Один день солнца (сборник)

Белесые ресницы бригадира подрагивали у самого Людиного лица, его глаза находились так близко, что расплывались в желтые неясные пятна. Он пытался дотянуться до ее рта, Люда дернулась сильнее…

— Ай! — Из прокушенной губы потекла кровь — во рту стало солоно. — Ах ты, дурак! Дурак!.. Ты губу мне…

— Сама себе…

— Сама… Ах ты, дурак несчастный!..

— Ну, ну, умная… — Бегунов понял свою ошибку…

— Уйди с дороги!

Он отодвинулся.

Люда, касаясь пальцами саднящей губы, направилась к выходу. Вернувшись в свой вагон, она сразу же подошла к зеркалу. Верхняя губа припухла, лицо было некрасивое и злое. Господи, как же она пойдет к Валере, как объяснит ему это? — подумала она. Губа, может, еще больше раздуется… А часы? Она осторожно оттянула лифчик и достала их. Часы уже нагрелись. Они тикали чисто и громко. Какие все же тяжелые, подумала Люда, только на мужскую руку, такую, как… у Валерия…

Эта мысль пришла сразу, неожиданно и легко, как если бы кто-то невидимый вдруг высказал ее вслух. Люда обернулась — не на голос, его не было, она о нем и не подумала, а от какого-то смущения: не видел ли кто ее в этот момент?

Но в вагоне, кроме нее, никого не было, Егоровна еще не вернулась.

А что, вот бы действительно такие часы Валере, продолжала виться ниточка-мысль, хотя бы примерить на запястье, поглядеть, как это будет выглядеть… Все равно, куда теперь их денешь?

Как куда? Надо возвратить владельцу! — вспыхнул холодный огонек где-то в другой стороне души. Он же чуть с ума не сошел от пропажи, весь белый свет готов был перевернуть…

Люда вздрогнула, вспомнив, как распоясался к концу пути мурманчанин, с какими мерзкими словами покидал он вагон, — самыми последними, когда уже никого не оставалось и никто не мог одернуть его.

Но ведь она и хотела это сделать — передать часы бригадиру, чтобы тот отнес их в резерв и там бы занялись розысками хозяина… А как бригадир ее встретил? Дурак! Бабник проклятый. Она опять тронула губу. Он и часы не возвратил бы, тут и думать нечего. Может быть, ей самой надо было отнести их сразу в резерв?

Господи, сколько они в самом деле перетерпели с Егоровной, сколько перетерпели — давно такого не было.

Люде вдруг стало мучительно жаль себя, так жаль, что кажется, в пору было застонать от обиды, от боли. И она заплакала. Быстрые слезы покатились по щекам, залили больную губу — защипало сильнее. Слез она не сдерживала и не вытирала — дала им волю…

Когда, постепенно успокоившись и продолжив уборку, она добралась до служебки, то заперлась в ней и еще раз внимательно рассмотрела находку. Часы были совершенно новые — ни царапинки на стекле. Люда твердо решила отдать их Валерию и рассказать ему все как было. Пусть сам решает, что следует сделать дальше, — он человек справедливый. И как он скажет, так и будет…

А как же Егоровна? Люда вспомнила о своей старшей подруге, и ей снова стало тревожно, как будто минуту назад она не принимала ясного и окончательного решения. Но ответить самой себе на вопрос она не успела — снаружи раздался голос:

— Люда-а!..

Это была Егоровна. Люда приняла у нее тяжелую сумку, в которой теперь были кочан капусты, свекла, пучки зелени.

— Да вот, — сказала, переводя дух, Егоровна, — чтобы потом не топать еще раз, на базар заскочила. А то ведь пока освободимся, там будет хоть шаром покати, знаю я. А уж так сухомятка надоела, так щец захотелось…

В руках у нее был маленький венок из вощеных бумажных цветов и гладких листьев.

— А это куда, тетя Сим? — спросила Люда.

— В деревню поеду, на кладбище в Слабеево схожу, все равно в родительское воскресенье будем в поездке, — ответила Егоровна. Потом, распахнув форменную тужурку, добавила — А что, смотришь, и мои девки соберутся когда на могилку меня проведать…

— Да что вы о смерти-то? Рано еще.

— Рано не рано, а к своему сроку все придет.

Люда стояла перед Егоровной уже умытая, переодетая в платье.

— Тетя Сим, — сказала она со странной, как показалось Егоровне, горячностью, — все сделала: мусор вынесла, туалеты вымыла, тамбуры…

— Ну и добро, ну и молодец… А я тебе — вот, держи-ка. — Егоровна полезла за пазуху и вытащила оттуда небольшой плоский сверточек. Развернула его. В нем оказался легкий цветастый платок.

— Ой, что вы, тетя Сим…

— Дак я сдала на три с полтиной, а куда мне деньги?.. А там цыганка с рук ими торгует. Народ берет, и я…

Люда развернула яркий квадратик.

— На шею, как шарф, — показала жестом Егоровна. — Я видела, как примеряли такие, как ты…

Люда на груди погладила платочек ладонью.

— Смотри какой! — весело сказала Егоровна.

— Ой, тетя Сим, — вдруг встрепенулась и быстро сунула руку глубоко за лифчик, — вот же главное!..

На гибком браслете маслянисто сверкнули золотые часы. Ничего не говоря, Егоровна приняла их в подставленную пригоршню. Часы были тяжелые — Людины не шли с ними ни в какое сравнение. Было ощущение, что они могут выскользнуть из пальцев.

— Представляете, в мусорном ящике, в коробке из-под тульского пряника! А он нам, паразит, все нервы измотал! Вот пьянь несчастная!..