Один день в Древних Афинах. 24 часа из жизни людей, живших там

После борьбы начнется урок музыки, а она Платону дается хуже. Голос у него довольно слабый и неблагозвучный. А вот стихи у мальчика выходят неплохо; в настоящее время он сосредоточенно работает в особом жанре, именуемом дифирамбом. Разумеется, он с тем же платоновским упорством будет совершенствоваться, пока его декламации не зазвучат нежнее лилии [42].

Позднее Платон попробует свои силы в драматургии, но, уже готовясь выступить с трагедией на состязаниях, услышит слова Сократа. Осознав, сколь неубедительны его стихи по сравнению с красноречием философа, он воскликнет: «Бог огня, поспеши: ты надобен нынче Платону!»[43]И бросит свою пьесу в огонь.

А пока Платон готовится заранее отыграться за свои грядущие музыкальные неудачи. Расправив плечи, он дружески ухмыляется, глядя на шестерку борцов, которые без особого энтузиазма начинают поединки за право сцепиться с ним.

Третий час дня (08:00–09:00) Торговка рыбой устанавливает прилавок

Устанавливая свой прилавок, Алкестида замечает торговца шерстью, который с тревогой всматривается в небо.

– Не беспокойся, – говорит она добродушно, – сегодня дождя не будет!

В ответ торговец шерстью улыбается, скорее в благодарность за сочувствие, нежели поверив ее прогнозу. Алкестиде нет дела до погоды; по правде говоря, она бы даже обрадовалась дождю. А вот торговец шерстью рискует лишиться дневной прибыли. Шерсть продают на вес, который считают в минах (одна мина равна примерно 630 г); мокрая шерсть весит больше сухой, значит, и стоит дороже. На Агоре прилавки размещены под открытым небом. Если пойдет дождь, шерсть намокнет, и смотрители рынка запретят торговать ею, чтобы продавцы не наживались на покупателях.

Будет особенно обидно, если это случится сегодня, в канун Великих Дионисий, на которые в Афины стекаются гости со всего греческого мира. Агора – главный городской рынок, место для прогулок и встреч – полна купцов со всего Средиземноморья, предлагающих заезжим богачам превосходные товары. Здесь и сейчас у торговцев самые высокие шансы получить хорошую прибыль.

Алкестида видит перед собой длинный ряд прилавков, выходящих на восточную сторону Панафинейской улицы. Он тянется на полстадия (примерно 84 м) от Южной стои до Алтаря двенадцати богов. На одном прилавке лежат изящные персидские туфли и шерстяные хитоны с Аморга, очень тонкие, практически прозрачные. На другом – красные и черные италийские плащи из плотной луканской шерсти, пропитанные ланолином и защищающие от любых дождей, кроме самых сильных ливней. На третьем – горшочки с редчайшими аравийскими благовониями и мазями, а рядом с ним – стол со стопкой папируса, хозяин которого тоже весьма тревожно смотрит на небо.

Алкестида вспоминает, как вчера кто-то подошел к пузатому человечку, щупавшему продающиеся тут же дорогие ковры из Ликии.

– Эй, Сократ! Ты-то что здесь забыл? Я думал, тебе простой циновки достаточно!

Человечек выпрямился, и Алкестида отметила, что его поразительно некрасивое лицо осветилось любопытством.

– Ой, я тут частенько хожу, – ответил Сократ, указывая рукой на многочисленные ряды прилавков, – и каждый раз удивляюсь, сколько всего мне совершенно не нужно!

«Ну, – думает Алкестида, выкладывая очередной кусок рыбы на свекольные листья, – что-что, а моя рыба ему точно не нужна. Он, держу пари, питается корюшкой, анчоусами или соленой рыбой!»

Вообще-то говоря, это оскорбление, просто Сократу не важно, какую рыбу он ест – в отличие от остальных афинян. В некоторых обществах существуют винные снобы, в других принято судить людей по украшениям, одежде или обуви. В Афинах даже богачи нередко ходят босиком, поэтому афиняне судят о своих согражданах по тому, какую рыбу те предпочитают. Мелкую рыбу вроде анчоусов или шпрот едят только те, у кого на другую нет денег, и Сократ, хотя у него деньги есть. Кальмары нравятся всем, а богачи лакомятся лучшими кусками тунца и другой крупной рыбы.

Такие деликатесы можно встретить у нескольких продавцов, но, когда открывается рынок, покупатели в первую очередь устремляются к прилавку сиракузянки Алкестиды. Она торгует мессенскими угрями. Угорь считается царем рыб и непревзойденным гастрономическим изыском. Как заметил драматург:

Вот будь я богом, я уж не позволил бы,
Чтоб на алтарь мне клали просто бедрышки!
Пускай уж вместе с ними мне и угря жгут»[44]

.

Обычного угря торжественно подают на праздничных пирах. Но чтобы заслужить уважение афинских гурманов, подавать нужно не обычного, а мессенского – золотое руно рыбного сноба.

…Мессенец!
Здесь между смертными всеми завиден твой
жребий: ты можешь
Часто подобной едой угощаться…
<…>
Да, безраздельно царит в застольях, я думаю, угорь
И к наслажденью ведет нас…[45]