Один дома: приключения в Париже (СИ)

- Извини, но не тебе сегодня здесь играть, - Эрик похлопал его по плечу, кивнул Кевину, и они оба вышли, направляясь к сцене. Все уже собрались, в том числе и директора – они преспокойно сидели в своих ложах и пили шампанское, изредка бросая взгляды на сцену. Их настроение было более чем прекрасное – очевидно, что подарок Призрака они еще не нашли. Тем лучше.

В это время занавес поднялся, и на сцену вышел Убальдо; он широко улыбнулся и напомнил публике, какое великое событие сегодня выпало всемирно известной Опера Популер. Его речь длилась несколько минут, и Эрик, наблюдавший за этим, потихоньку начинал терять терпение. К счастью, его слова наконец потонули в громе аплодисментов, и когда они стихли, на сцену вышел он.

Возможно, немного нерешительно, но вряд ли это кто заметил, кроме Кевина, который тоже притаился рядом со сценой, затаив дыхание. Он мало что знал наверняка, ему помогала его детская интуиция. И Маккаллистер понял, что все окружающие люди боялись Эрика, поэтому он не мог выйти к ним под своим именем. В чем была причина? Вероятно, в маске. Но это непонятно – что с того, что человек носит маску? Разве от этого он перестает быть тем, кем является? Мальчишка и сам чувствовал назойливое любопытство, но подавлял его, потому что знал – да, каким-то непостижимым образом знал – это разрушит их узы дружбы и доверия. Если мистер Эрик считает, что всем не нужно видеть его лицо… стоит уважать это мнение.

Мужчина бросил всего один взгляд на зал, и смычок коснулся струн. Сначала нежно, потом все увереннее и увереннее; скрипка оживала под его руками. Кажется, она пела историю этого человека, всю его судьбу. Меняясь, мелодия заставляла прочувствовать то, что нельзя выразить словами – боль отчаянья и неожиданный лучик надежды, который все равно находит себе путь в нашей судьбе.

Это был не «Торжествующий Дон Жуан», нет; это звучала музыка, рассказывающая о Призраке Оперы, причем им самим. И впервые – да, Эрик мог поклясться – впервые конец у этой истории был счастливым.

Когда последняя нота растворилась где-то в воздухе и мужчина поднял смычок, решившись снова взглянуть в зал, повисла тишина. Она продолжалась всего несколько мгновений, чтобы исчезнуть от таких оглушительных аплодисментов, каких Эрик никогда не слышал. Наверное, от того, что никогда не стоял на этой сцене перед людьми. Да, он и представить себе такого не мог… Даже оба директора встали со своих мест, восхищаясь талантом скрипача. Их примеру последовал весь зал, и весь свет Парижа рукоплескал загадочному Призраку Оперы, который стоял прямо перед ними и не верил, что все это действительно реальность.

И вдруг, словно очнувшись, Эрик едва заметно поклонился и мгновенно скрылся со сцены. Он не вышел на поклон, несмотря на оглушительные аплодисменты; мужчина взял за руку Кевина, и они оба направились в комнату, чтобы вернуть скрипку и освободить связанного там пленника.

- Вам понравилось играть на ней? – тихо спросил Маккаллистер, когда мужчина бережно укладывал Страдивари обратно на ее законное место. Мужчина повернулся и как-то задумчиво произнес:

- Несомненно, ее работа восхитительна. Ты и сам слышал, какие звуки она дает при игре… Но сейчас я без сожаления возвращаю ее. Все-таки моя скрипка хоть и другая, она ближе. Ведь на ней подыскивались нужные ноты, и она первой воспроизводила ту музыку, которую я хотел. Понимаешь… ты бы ведь не хотел поменять своих родителей на других? Какими бы хорошими, какими бы богатыми они не оказались, ты всегда будешь любить только свою семью. Это примерно то, что я хочу тебе объяснить… А теперь, - Призрак повернулся к молодому человеку, - освободим этого милого музыканта.

Эрик с легкой насмешкой наблюдал, как тот, едва помня себя от страха, сорвался с места, по пути упав – все-таки ноги затекли после нескольких часов без движения. Когда он скрылся, Кевин повернулся к мужчине с немым вопросом в глазах – мол, что дальше? И тут же понял, когда стена снова отъехала; двое друзей в очередной раз шагнули в темноту, и Маккаллистер догадался, куда они идут, - к кабинету директоров.

Их повышенные голоса отчетливо слышались здесь, по ту сторону стены.

- Мсье, вы начальник полиции! Будьте же добры объяснить мне, что происходит в моей опере этим вечером?!

- Можно еще раз просмотреть письмо?

- Да провалитесь вы со своим письмом! – вслед за рассерженным восклицанием последовал едва различимый шорох бумаги, и другой, более спокойный голос его негромко зачитал: