Один год

- Тут я вовсе ни при чем, - сказал Лапшин. - Тут целиком бочковское дело. И он, и даже Окошкин мой хорошо материал подработали. Так что, если возможно, Прокофий Петрович, учти, пожалуйста: у Николая Федоровича кое-какие материальные затруднения сейчас, он, понимаешь ли, велосипед купил женке...

Лапшин помедлил.

- Ну?

- А Галине вроде бы рожать вскорости...

- Да что ты! - воскликнул Баландин. - Вот не замечал. И бестактный я человек, - вдруг сердито сказал он. - Упрекаю ее, что она толстеет. Придумал, понимаешь, старый дурак, что мужа своего плохо кормит, а сама как на дрожжах. А она чуть не плачет... Да, надо будет помочь ребятам - на мебелишку, что ли...

- И Окошкину, - ввернул, краснея, Лапшин. - Тоже женился парень...

- И Побужинскому! - иронически поддержал Баландин. - Вчера как раз гуляли у него на свадьбе. Нет, Иван Михайлович, больно ты размахался.

Не торопясь они вошли в приемную Баландина, и Прокофий Петрович своим ключом открыл белую, с золотом дверь в кабинет. Галя Бочкова принесла на подносе два стакана чаю - начальнику и Ивану Михайловичу. Баландин расстегнул крючки кителя, спросил про визит Лапшина к редактору.

- Да, такое дело, - произнес он, выслушав рассказ Ивана Михайловича. Ну, видать, ничего не поделаешь, но проводим мы его от себя честь по чести. Он часом не охотник, не знаешь?

Иван Михайлович не знал, охотник Демьянов или нет. Баландин на минуту призадумался - для премии у него было хорошее охотничье ружье. Вдвоем, попивая чай, они обмозговали вопрос замены ружья, в случае чего, часами для Демьянова. Потом опять вернулись к делу Коркина и всей его бражки.

- Богатое будет дело, - вылавливая ложечкой ломтик лимона из стакана, сказал Баландин. - Очень богатое. Сейчас, я предполагаю, ты, Иван Михайлович, только у истоков его находишься. И еще что тут интересно, - живо заговорил он, - я вот все об этом думаю, Жмакин твой много нам здесь помог...

- Это как же? - следя за ходом мыслей Баландина, не сразу понял Лапшин. - Почему именно Жмакин?

- Как же - почему? Корнюху он, рискуя жизнью, взял. А Корнюха, спасая свою шкуру, показал на Дроздова и, в связи с дроздовскими делами, - на Коркина. Тут и пошли большие тысячи. И трикотажные махинации, и скупка облигаций с выигрышами, и участие во всем этом уголовного отребья, и помесь с бандитизмом. По существу, все это одно, весьма даже характерное дело. Попытка возрождения капиталистического нарыва в нашем нынешнем обществе. Ну а мы этот нарыв вскрыли. Так? И вышли на всю эту пакость благодаря человеку, который длительное время заблуждался, но которому помогли подняться и встать на ноги. Как он, кстати, Жмакин твой?

- А ничего, нормально. На шофера обучается.

- Рецидивчиков не слышно?

- Будто нет.

Только в седьмом часу Лапшину удалось выйти из Управления. В аптеке он купил все лекарства от простуды, какие продавались без рецепта, а в гастрономическом магазине разных полуфабрикатов, цыпленка (где-то он читал, что больным нужно есть курятину), в булочной два батона и сухарей (сухари тоже полагались больным). Пакетов получилось много, и неприятно было то, что на углу Невского и Рубинштейна прямо перед Лапшиным с писком затормозила машина и красивый, как всегда, Митрохин предложил подкинуть Ивана Михайловича вместе с его "товаром".

- На вечеруху, что ли? - спросил Андрей Андреевич и засмеялся, а его шофер Гришечкин, тоже красивый и необыкновенно наглый сердцеед, засмеялся вместе со своим начальником и поддакнул ему в том смысле, что товарищ Лапшин, хотя с виду и скромный, но, наверное, "ого-го"!

Машина стояла на пешеходной дорожке, мешая людям, Митрохин ослепительно улыбался, и Лапшин едва ушел от Андрея Андреевича и его веселой услужливости...

Но едва Иван Михайлович успел вздохнуть с облегчением по поводу того, что Митрохин оставил его в покое, как тот нагнал Лапшина пешком и заговорил с ним тем тоном, который означал, что Митрохин знает куда больше того, о чем позволяет себе говорить, и как бы даже несколько снисходит своей осведомленностью до неосведомленного собеседника.

- Вот ты, Иван Михайлович, тогда на меня нашумел за Гитлера, - сказал он, касаясь лапшинского локтя. - А теперь чего думаешь?

- Что думал, то и думаю, - угрюмо отозвался Лапшин.

- Что же именно ты думаешь, ежели не секрет?

- А то думаю, что некоторые другие державы тайно вели переговоры с фашистами о пакте и насчет раздела сфер влияния. И это тебе так же, как мне, известно.

- Ну а диалектически?

- У тебя диалектика означает что-то довольно-таки паршивое, - уже зло сказал Лапшин. - Подозрительное нечто, смахивающее... ну, да что!

- Да ты, Иван Михайлович, не переживай, - все так же ослепительно улыбаясь, мирно и весело произнес Андрей Андреевич. - Чего переживать! Я, например, очень нашим пактом удовлетворен, и рад, и приветствую...

- Ну, приветствуй, приветствуй, - прервал Митрохина Лапшин, - это дело твое. - И уже совсем невежливо и даже грубо добавил: - Пока, Андрей Андреевич! Что-то мне с тобой неинтересно разговаривать...