Один год

Лизавета объяснила, по какому делу она приехала, и Антропов совсем замельтешил, - профессора Багулина он знал и относился к нему, по его собственному выражению, с "величайшим пиететом".

"Пиетет! - подумал беззлобно Лапшин. - Отодрать бы тебя за уши, старый дурак!"

Но, как это ни странно, Лизавета словно бы не обращала внимания на то, каким теперь сделался Александр Петрович. Она была задумчива, тиха, покойна и порою искоса посматривала на него, словно что-то обдумывая и немножко удивляясь...

За поворотом коридора к Антропову подошли два толстеньких врача, оба сердитые и взволнованные, и Александр Петрович опять сделался таким, каким Лапшин знал его и каким любил: жестким, требовательным и мужиковато-прямым. Видимо, толстенькие доктора получили мгновенную взбучку, потому что растерянно попятились, и взбучку получила тут же подвернувшаяся сестра с усами на носатом лице пожилого кавказца. Сестра-кавказец тоже попятилась, а Лизавета все смотрела издали на Антропова, и в глазах ее по-прежнему было удивленное выражение.

В ординаторской Александр Петрович сбросил халат и шапочку, надел потертый пиджачок, закурил и, словно бы боясь, чтобы не подумали о нем слишком хорошо, сказал растерянно:

- Понимаете, друзья мои, какая штука! По нынешней операции судить нельзя. Это редко такая удача. Организм у человека железный, сердце великолепное, а я тут вовсе ни при чем.

- Золотой советский человек, скромный врач, - усмехаясь, прервал его Лапшин. - Понятно. Где же все-таки мой Жмакин?

Условились, что пока Лапшин будет у Жмакина, Антропов с Лизаветой на машине Ивана Михайловича съездят к Багулину, а потом Александр Петрович посмотрит лапшинского подопечного...

Совершенно секретно

Покуда искали Жмакина, Лапшин вспоминал все, что ему было известно об Алексее за это время, и улыбался, представляя себе то удивление, которое поразит Жмакина от двух-трех лапшинских реплик. Вспомнился ему и майор-разведчик, который долго сидел у него в кабинете и, посмеиваясь, слушал некоторые случаи из прошлой жизни Жмакина, вспомнился и последний вопрос светловолосого медлительного майора:

- Значит, можно доверять?

- Я бы с ним пошел, - спокойно и неторопливо ответил Лапшин. - В любой тыл, на любое дело и на любой срок.

- Ну... а эта... нервозность, что ли, его?

- Зато вы, по-моему, человек выдержанный, - сказал Иван Михайлович. Крепко выдержанный. Оно так на так и выйдет...

...Очень было интересно, как обо всем этом сложном деле расскажет Алешка...

Отыскался Жмакин возле кипятильника, где происходили финальные или полуфинальные состязания в шашки. Передвигался Алексей бодро, но с каким-то подскоком, и правая половина лица у него дергалась, короткая судорога часто пробегала от угла рта к уху.

- Это - что? Вроде, контузия? - здороваясь, спросил Лапшин.

- Вы погромче, я плохо слышу, - велел Жмакин. - Немножко покарябало меня, но не сильно. Отлежался бы и в медсанбате, но дело вышло такое...

Он изобразил дергающимся лицом значительное выражение, но не выдержал до конца и хихикнул. В зеленых его глазах дрожали веселые огонечки.

- Какое такое дело?

- Особо секретное, - почти в ухо Лапшину сказал Жмакин. - Вы, конечно, можете мне не доверять, поскольку ситуация такая, что проверить вам никогда не представится возможным.

- Проверить не удастся?

- Ага! - с восторгом, страшно дергаясь и смеющимися глазами глядя на Лапшина, подтвердил Жмакин. - Теперь мой верх, Иван Михайлович, потому что я выполнял задание государственной важности и особо секретное, вплоть до международных конфликтов.

- Каких таких конфликтов? - немножко даже возмутился Лапшин. - Какие такие могут решаться при твоем участии международные дела?

- Чего? - не расслышал Жмакин.

Они сидели в широком коридоре на подоконнике, и этот коридор, и Жмакин в зеленом халате почему-то напомнили Лапшину смерть Толи Грибкова и те невеселые дни. Отдав Алексею передачу, он спросил, как жена, как ребенок, что вообще слыхать. Жмакин, порывшись в пакете, довольно развязно посетовал, что папиросы, принесенные Лапшиным, "не его марки", принес свои, плитку шоколада и два апельсина.

- Давай про дела-то! - велел Лапшин. - Как-никак, я с тобой горя хлебнул не мало, имею право хоть в общих чертах...

- В общих чертах оно, конечно, учитывая вашу биографию...

Но тут же отвлекся:

- Все-таки нехорошо со мной получилось, Иван Михайлович. К другим супруга придет, мамаша, дочка, каждый может про себя боевой эпизод соврать, поделиться, а я? Секретный весь кругом, и все. Хоть плачь.

- Возьми и ты соври!

- Неинтересно! - вздохнул Алексей. - Отоврал свое, охота правдой поделиться, а она строго секретная.

- Это насчет дома в четыре окна со двора? - тихо спросил Лапшин.

Жмакин отдельно поморгал, потом отдельно пошептал губами, потом издал свистящий звук, как цветной детский шарик, когда из него выходит воздух.

- Откуда? - наконец спросил он.

- Да уж знаю, - спокойно ответил Лапшин. - Какой бы я был чекист, если бы такие мелкие подробности из твоей жизни не знал. Ты, Алеха, ходишь по секретному заданию, а я на тебя в трубу из своего кабинета смотрю. Техника!