Один год

Солнце светило прямо в лицо. Женька сидел, вопросительно склонив белобрысую голову набок.

- Еще? - подлизывающимся голосом спросил он.

- Будет, - сказал Алексей и лег на кровать, подложив руки под голову.

Тогда Женька стал играть сам с собою. Он сопел и хмурился. Его волосы золотились на солнце.

- Женя, - спросил Жмакин, - а где Клавдя работает?

- На "Красной заре", - сказал Женька, - на заре. И на заре, и на... Он помолчал. - На "Красной заре", и на "Красной заре", и на "Красной заре", - лихорадочно быстро забормотал он, - на "Красной заре"...

- А как же ребенок?

- Что?

- Я спрашиваю - ребенок как?

- Какой ребенок?

Жмакин отвернулся к стене. Женька ничего не понимал. Он все еще бормотал про "Красную зарю". Потом пришла Клавдия. Жмакин спустился вниз. Корчмаренко, старуха и Клавдия - все втроем раздевали девочку. Корчмаренко держал ее под мышками, Клавдия снимала малиновые рейтузы, а старуха возилась с туфлями. Девочка не двигалась - красная, большеглазая, строгая, только зрачки ее напряженно и смешно оглядывали всю эту суету.

- Какова невеста, - крикнул Корчмаренко, завидев Жмакина, - видал таких? Буся, буся, бабуся! - бессмысленно и нежно заворковал он, прижимаясь к внучке бородатым лицом. - У-ту-ту, у-ту-тушеньки...

- Папаша, не орите ей в ухо. Барабанные же перепонки лопнут! - строго сказала Клавдия. - Или опять напугаете.

Девочку раздели, и, переваливаясь с боку на бок, она мелкими аккуратными шажками пошла вон из комнаты.

- У-ту-ту, у-ту-тушеньки! - вдруг крикнул Корчмаренко и сделал такой вид, что сейчас прыгнет.

- Папаша! - строго сказала Клавдия. Она, с улыбкой глядя на семенящую дочь, шла за ней - несла ее верхнее платье.

- Большая, - сказал Алексей.

- А чего ж, - ответила Клавдия.

- На вас сильнее похожа?

- Вся в отца, - сказал Корчмаренко, - такой же бандит будет. И пьяница. Уже сейчас от лимонада не оторвать.

Они вышли в переднюю за девочкой.

- Долго ж вы спите, - сказала Клавдия, по-прежнему следя за дочерью, я думала, до вечера не проснетесь.

- А чего ж, - передразнивая Клавдию, усмехнулся Жмакин.

Она коротко взглянула да него и тотчас покраснела.

- Может, в шахматы сыграем? - предложил Корчмаренко.

Алексей отказался. Он немного поболтал со старухой в кухне, дожидаясь, когда выйдет Клавдия. Но она, как нарочно, долго не выходила; было слышно тоненькое пение - она пела дочке и не выходила ни в переднюю, ни в кухню. Он постоял в передней, потом сразу вошел к ней в маленькую, тепло натопленную комнату. Клавдия с дочкой сидели на полу, на коврике, возле избы, выстроенной из кубиков. В избе был слон, голова его с блестящими бусинками-глазами торчала в окошке, у хобота был насыпан овес.

- Заходите, заходите, - сказала Клавдия, опять краснея и стараясь закрыть юбкой ноги, - мы здесь дом построили.

- Клавдя, - сказал Жмакин, - поедем сегодня в город, в театр.

Она помолчала, потом осторожно отвернулась.

- Не хочешь? - спросил он.

- Почему? - неожиданно согласилась она. - Поедем. Только в какой театр?

- В любой.

- У вас билетов нет еще?

- Купим, - сказал он, - в чем дело? Пара пустяков!

Он стоял, не зная, что делать в этой маленькой, ярко освещенной и тепло натопленной комнатке. Даже руки ему было некуда девать. Девочка смотрела на него серьезными круглыми глазами.

- Как тебя зовут? - спросил он, садясь на корточки и разглядывая ребенка так же, как разглядывал бы мышь или ящерицу.

- Мусей ее зовут, - сказала мать.

Жмакину показалось, что он уже достаточно поговорил с девочкой. Он поднялся и спросил, не пора ли собираться. Сговорились, что он будет ждать Клавдию на станции, вместе выходить не стоило, - Корчмаренко задразнил бы потом.

- Он привяжется, так не спасешься, - сказала Клавдия, не глядя на Жмакина, - засмеет до смерти!

Она погладила дочку по голове, потом спросила:

- Вас звать Лешей, а в паспорте написано - Николай. Почему это?

- С детства Лешей звали, - помолчав и задохнувшись, но спокойно сказал он, - сам не знаю почему.

Она все гладила дочку по голове.

- Ну ладно, идите, - наконец сказала она, - уже время собираться.

- Да, время.

Он побрился у себя в комнате, пригладил волосы перед зеркалом и ушел на станцию. Уже звезды проступали, все было тихо вокруг, все присмирело, только снег сердито поскрипывал под ногами.