Один год

Толя был самым молодым в бригаде и, как выразился о нем однажды Криничный, "настырно храбрым". Либо он что-то доказывал сам себе, либо закалял свою волю, либо рисовался перед более опытными работинками - понять было трудно, но во всяком случае хлопот он доставлял немало. И сейчас Иван Михайлович решил провести с Грибковым душеспасительную беседу.

- Вот что, - прикрывая трубку ладонью, негромко говорил Лапшин. - Вот что, Николай Федорович, посмотри ты, пожалуйста, за ним, вернее - присмотри. Как говорится - греха бы не случилось. Лезет парень на рожон.

- Трудный случай! - со вздохом сказал Бочков. - Исключительно трудный. У Анатолия, главное, еще теория своя есть.

- Какая такая теория?

- А он ее сам доложит, не утаит. Он ее любит развивать - эту самую теорию. И вам разовьет. Да, очень трудный случай...

- Да чем трудный?

- Горит парень, Иван Михайлович. И я вам прямо заявляю: когда смотрю на комсомольский значок Грибкова, думаю - хорошо батьке, родившему такого сына.

- А как его батьке будет, когда такого сына, например, ранят? Инвалидом сделают? Ты об этом думал или не думал, Николай Федорович?

Бочков молчал.

Лапшин заговорил строже:

- В ближайшие дни надо без шума и без обиды нашего Толю на какую-нибудь тихую работенку поставить. Аккуратно только и дипломатично. Повзрослеет чуток, охладится, тогда вернем на оперативную. А нынче из столовой придет пусть ко мне явится, я ему мораль прочитаю...

Положив трубку, Лапшин потянулся, закурил и опять открыл томик Шиллера. Перелистывая страницу за страницей, он словно бы слышал опять глуховатый и усталый голос Стюарт - Балашовой, когда она говорила:

Могут с нами низко

Здесь поступить - унизить нас не могут...

"Черт его знает, в чем дело! - подумал Лапшин. - Из жизни монархий и династий, а прямо за горло держит. Отчего?"

Он еще полистал том и опять услышал голос, исполненный усталого презрения, холодно-насмешливый и в то же время совсем не театральный:

Я вижу этих доблестных вельмож

При четырех монархах без стыда

Четырежды меняющими веру...

Строгий Павлик принес почту и вечернюю газету. Лапшин кивнул. Павлик сухо доложил:

- Там Грибков дожидается. Войти ему?

Зазвонил телефон, это с Трехозерного хутора сообщали, что водолазы работают четвертый день, но лед очень толстый, покуда "предмет" не найден. Лапшин улыбнулся - конспираторы тоже - "предмет"! И взглянул на Толю Грибкова. Тот стоял перед письменным столом, покусывая губы, - подтянутый, светловолосый, стройный. Разговаривая по телефону, Иван Михайлович машинально поглаживал томик Шиллера. Грибков - он перехватил его взгляд старался прочесть на корешке золотое тиснение.

- Шиллер, Шиллер! - сказал ему Лапшин, закрыв трубку ладонью. - Фридрих Шиллер! - И протянул книгу.

Потом, отговорив с Трехозерным, велел:

- Садись вот в кресло, побеседуем!

Анатолий сел, поглаживая корешок книги. Иван Михайлович осведомился!

- Это правда, что ты для укрепления воли спишь дома не на кровати, а на тонком одеяле, на полу?

Толя мучительно и мгновенно покраснел.

- Правда?

- Мама нажаловалась?

- Мама. И не нажаловалась, а просто позвонила мне и попросила, чтобы я с тобой поговорил. Масла тоже не ешь? И конфет? И вместо чая или кофе пьешь горячую воду?

Грибков теперь был красен так, что Лапшину стало его жалко.

- В быту необходимо отделять то, без чего нельзя прожить, от того, что находится на грани роскоши, - не глядя на Лапшина, произнес Грибков. Сегодня я пью кофе с молоком и с сахаром, завтра я желаю пить шоколад, а послезавтра мне не хватает денег на шампанское, ликеры и такси. Изучение психологии преступника...

- Ты мне глупости не говори, - крикнул вдруг Лапшин. - Родная мать ему сварила кофе с молоком, а он ей, понимаешь, заявляет, что не намерен скатываться. Значит, если я ем котлеты с макаронами, то я скатился? Чтоб этот вздор я больше никогда не слышал!

- Но Дзержинский...

- Так ты не Дзержинский! Ты пока что Анатолий Грибков, и даже еще без отчества. Набрался, понимаешь, идей! Я старый чекист и со всей ответственностью тебе заявляю - туго придется стране, подтянем пояса. Первыми подтянем, детям нашим пайки отдадим, как мы это делали, когда нужно было. А сейчас мне твое здоровье нужно, чтобы калориев тебе хватило и витаминов. И на полу нечего спать, когда койка имеется...

- Но, привыкнув спать на кровати, товарищ начальник...

- Ну и привыкай! - без всякой злобы, но очень громко перебил Лапшин. Но, между прочим, царя сваливали, кстати, еще и для того, чтобы каждый трудящийся не на полу валялся и не на нарах, а жил культурно, по-человечески. Может, и к бане привыкать тоже вредно, потому что вдруг такой случай произойдет, что бани не окажется?

Толя не отвечал, понурившись. "Ах ты, господи, какой он парень!" счастливо подумал Лапшин и перешел на другую тему:

- Как там с Мамалыгой все произошло?

Толя вскинул на Ивана Михайловича глубокие, широко распахнутые глаза и подробно, ничего не тая, строгим и осуждающим голосом рассказал, как упустил Мамалыгу. Он рассказывал о себе как о другом человеке, бесстрастно и жестоко, ни в чем не ища ему оправдания.