Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599

Шекспир, должно быть, ощущал, насколько, в конечном счете, Уайтхолл был полон противоборствующих тенденций, соперничающих между собой. Надписи, отсылавшие к Деве Марии, соседствовали с портретами реформаторов церкви. Изображения, будившие мечты о далеких странах, — такие, как эфиоп, оседлавший носорога — боролись за внимание посетителей с новыми картами и глобусом, свидетельствовавшими о процветании английской торговли и обогащении за счет колонизации. Солнечные часы делили кров с современными. Сокровища дворца лишь отдаленно напоминали богатства, хранящиеся в кунсткамере, или Кабинете редкостей, изобретении XVI века. Прародитель современного музея, Кабинет редкостей представлял собой комнату для демонстрации экзотических предметов. Самые диковинные из них, возможно, принадлежали в Лондоне Уолтеру Коупу, торговцу и авантюристу, члену Общества антикваров. Во время своего визита в Лондон в 1599-м Томас Платтер побывал в кабинете, «заставленном <…> странными иностранными предметами»: африканский оберег из зубов, побрякушка и колокольчик шута Генриха VIII, индейский каменный топор и каноэ, цепочка из зубов обезьяны, Мадонна из индийских перьев, хвост единорога, обувь всех стран мира. В другом антикварном кабинете, без названия, на Лондонском мосту, Платтер даже видел «огромного живого верблюда».

В отличие от беспорядочных собраний, выставлявших все необычное и способное изумлять публику, Уайтхолл в своем разнообразии отражал становление Англии — его коллекции, объективно говоря, запечатлели запутанную историю династической власти и политических интриг. Ни одна из комнат дворца не отражает этого в такой мере, как галерея щитов, — длинный зал с видом на Темзу, через который посетители, прибывшие по воде, шли во двор. Галерея была заставлена сотнями imprese — щитов с изображениями и изречениями на латыни.

Этот странный обычай возник при Елизавете, требовавшей от каждого рыцаря, принимавшего участие в ежегодных праздничных церемониях по случаю дня рождения королевы и дня ее восшествия на престол, — подарка в виде щита. Необходимость придумать подходящую impresa — тяжкое испытание для рыцарей, и потому они обращались за помощью к поэтам и художникам. В отличие от эмблемы, тоже сочетавшей в себе слово и образ, impesa носила в высшей степени личный характер, ее послание, как и сонетное, связывало дарителя и объект его поклонения незримыми узами. В данном случае объектом поклонения была Елизавета, а послание в impresa — попыткой придворного польстить королеве или задобрить ее. Галерея щитов, можно сказать, отражала политическую историю правления Елизаветы, совокупность взлетов и падений политических фаворитов. В своей опоре на таинственное сочетание слова и образа, на желание удивить публику мастерством интерпретации, она, как ничто иное во дворце, отражала соответствие материального мира дворца вымышленному миру сцены.

Несомненно, когда Шекспир вошел в галерею щитов, он сразу заметил свои собственные послания на щитах, представленные анонимно. Очевидно, он был мастером этого жанра; позднее драматург прорекламирует свои таланты в «Перикле», в прекрасной сцене с шестью рыцарями, демонстрирующими свои imprese. На щите самого Перикла изображена «высохшая ветка / С зеленою верхушкой, а девиз — / In hac spe vivo» (II, 2; перевод Т. Гнедич). По очевидным причинам об авторе, сочинявшем imprese на заказ, сохранилось очень мало сведений, хотя в книге приходов и расходов осталась запись о том, что Шекспиру было уплачено 45 шиллингов за impresa для графа Рэтленда, которую он продемонстрировал на турнире в марте 1613 года в честь ежегодного праздника восшествия на престол короля Якова. Всего за несколько слов Шекспир получил очень щедрое вознаграждение. Надо сказать, он отвечал только за послание; его приятель, актер Ричард Бербедж, опытный художник, неплохо заработал на том, что «вырезал щит и украсил его рисунком». Вряд ли этот заказ на излете карьеры Шекспира был его первым заказом не для театра. В конце концов, кто как не он мог лучше выразить неразделенные чувства придворного?

Далее Шекспир направился в просторный зал Уайтхолла, известный как караульный, где этим вечером Слуги лорда-камергера должны были выступать. Им, самой знаменитой труппе страны, выпала честь давать — шестой год подряд — представление в первый вечер рождественских каникул. Но они не могли позволить себе почивать на лаврах — в прошлом рождественском сезоне труппа дала три представления из пяти, хотя два года назад была в ответе за все четыре из заявленных. В текущем сезоне труппа лорда-камергера делила сцену со Слугами лорда-адмирала — по два спектакля на каждую труппу. Такое положение дел вряд ли обнадеживало.