Просторный зал — самое уютное место для выступлений в Уайтхолле: шестьдесят футов в длину и тридцать в ширину, потолок — двадцать футов, пол — из дерева; здесь же располагался камин, стены украшали тканые гобелены. Акустика была, возможно, гораздо лучше, чем в соседнем, наиболее подходящем для театра помещении — большом зале с высокими потолками и каменными полами, обращенном к часовне и значительно превосходящем зал по размеру. Годом раньше французский посол записал в своем дневнике, что во время рождественских празднеств «перед королевой разыгрывают комедии и танцуют; действо происходит в большом зале, где установлен трон; королеву сопровождает сотня дворян <…> а также дамы и весь двор». Посол этого не упоминает, но, возможно, в зале присутствовали также и дети. Леди Анна Клиффорд, в то время девочка лет девяти, впоследствии вспоминала, как во времена правления Елизаветы в Рождество она «часто бывала при дворе и иногда лежала на постели в покоях тети, Анны Уорвик». Возможно, в начале 1590-х ее тетя Уорвик содержала актерскую труппу и потому вполне могла приберечь для своей племянницы место на всем известный спектакль.
Если после представления большой зал готовили для танцев (среди них и энергичная гальярда, требовавшая просторного помещения), то зрители скорее всего сидели на скамьях с мягкой обивкой или в креслах (возможно, как в случае иных торжеств, публика занимала и узкие приставные скамьи у стены), которые легко можно было убрать. Над хорошим спектаклем трудилось немало людей. Отдел по организации празднеств осуществлял контроль за освещением и сценографией, в то время как придворный художник и его помощники занимались оформлением. Билетеры, уборщики и другие слуги следили за чистотой помещения и его обогревом, а также за рассадкой гостей и украшением зала. Подчас было совсем непросто рассадить всех гостей. Однако Джон Чемберлен пишет, что на Рождество 1601 года «придворных собралось так мало, что у стражников почти не было хлопот во время представлений и других развлечений». Если бы это Рождество ничем не отличалось от многих других, они бы не сидели сложа руки.
В отличие от публичного театра, где за деньги можно было выбрать место получше, в большом зале действовал негласный порядок рассадки гостей. В письме секретаря Эдварда Джоунза графу Эссексу содержится печальное подтверждение того, как поддерживалась социальная иерархия. В 1596 году, перед началом рождественского представления, лорд-камергер Кобэм заметил, что Джоунз, женатый на женщине более высокого социального положения, чем он сам, занял в зрительном зале место рядом с женой (в то время она была в положении), предназначенное для особ высшего общества. Возможно, Шекспир (его труппа — единственная из всех — выступала при дворе в то Рождество) также был свидетелем унизительного происшествия, случившегося с Джоунзом. Указав на Джоунза своей белой тростью, Кобэм публично отчитал его и велел ему занять положенное ему место. Несколько дней спустя Джоунз написал Кобэму обиженное письмо — «больше всего его печалило, что вечером в воскресенье перед спектаклем он навлек на себя гнев его светлости на глазах не только своих многочисленных друзей, которые сочли это несправедливостью, но и жены — находясь в положении, она так расстроилась, что расплакалась». В свое оправдание Джоунз сказал, что вовсе не предполагал занимать чужое место, а всего лишь хотел удостовериться, что с его женой все в порядке, и потому не заслуживает таких «оскорбительных слов», как «дерзкий наглец» и тому подобных.
Если в рождественский сезон 1598 года Слуги лорда-камергера представили публике новейшие сочинения своего постоянного драматурга, то скорее всего это были вторая часть хроники «Генрих IV» и комедия «Много шума из ничего». В отличие от Слуг лорда-камергера, труппа лорда-адмирала предложила гораздо более развлекательную программу — две пьесы о Робин Гуде, написанные Энтони Мандеем в соавторстве с Генри Четтлом (в конце ноября Четтл получил плату «за перелицовку пьесы о Робин Гуде для дворцового спектакля»; вероятно, по просьбе Эдмунда Тилни, распорядителя празднеств, он внес изменения в уже имеющийся текст пьесы). Тилни — в обязанность которого входили «созыв всевозможных актеров, а также чтение пьес, их отбор для постановки и улучшение их содержания, если оно не соответствует вкусу Ее Величества», — должно быть, еще в ноябре тщательно вычитал каждую пьесу, исполнявшуюся при дворе в Рождество, не только проверив ее текст, но и согласовав костюмы: нужно было удостовериться в том, что пьеса не оскорбит королеву ни словом, ни внешним видом актеров.
Если в Рождество 1599-го Слуги лорда-камергера исполняли вторую часть «Генриха IV», это было как нельзя более кстати. Пролог, открывающий пьесу, произносит Молва — персонаж, хорошо знакомый придворным: «Внимайте все. Кто зажимает уши, / Когда гремит Молвы громовый голос?»: