Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599

Однако в тот день погода сильно подвела Эссекса, поставив под угрозу зрелищность грандиозного действа — отправления на войну мощной английской армии, готовой подавить ирландское восстание. Над погодой, однако, как известно, не властны ни армия, ни театр. Откуда ни возьмись, пишет историк Джон Спид, «среди ясного дня разразились раскаты грома». Саймон Форман, еще один очевидец происходящего, детально описал эти события. В дневниковой записи, сделанной примерно часом позже он отмечает: «Начался дождь, а затем с трех до четырех шел невиданной силы ливень с градом». Становилось все темнее: «Раскаты грома и молнии не прекращались, задул страшный северный ветер, который после ливня сменился юго-восточным, громадные тучи нависли над городом, хотя все утро и до часу дня погода стояла ясная». Это знак небес, не предвещающий ничего хорошего, с тревогой думали многие лондонцы. Переводчик Джон Флорио был настолько потрясен случившимся, что десять лет спустя, работая над словарем, включил в него термин ecnéphia («когда граф Эссекс отправился на войну с Ирландией, разразилась буря с такими резкими вспышками грома и молнии, что, казалось, разверзаются небеса»). Этот день запомнил и Шекспир — вскоре он использует страшный образ «небес в войне междоусобной» в своей пьесе «Юлий Цезарь»:

                         Все эти чудеса
Совпали так, что и сказать нельзя:
«Они естественны, они обычны».
Я думаю, что зло они вещают
Для той страны, в которой появились.

(

 I, 3; перевод Мих. Зенкевича )

Весна

Глава 6 Глобус строится!

От дома в Саутуорке, неподалеку от тюрьмы Клинк, в приходе Спасителя, где не так давно поселился Шекспир, было рукой подать до строительной площадки Глобуса, и, конечно, ранней весной 1599-го Шекспир туда часто наведывался, чтобы собственными глазами увидеть, как идут дела. Он чувствовал прилив сил: наконец вздохнув спокойно и позабыв о неурядицах прошлого, он с воодушевлением принялся за работу, ведь новый театр — это всегда новые ожидания. Место для театра выбрали удачно: за городской чертой, в районе Бэнк-сайд, на южном берегу Темзы; Саутуорк — средоточие народных увеселений (бордели, таверны, театры, петушиные бои, медвежья травля) — не подчинялся городским властям Лондона. Пуритане называли его узаконенным гнездом разврата. Неудивительно, что местный колорит начинает проникать и в шекспировские пьесы. Зритель «Троила и Крессиды» прекрасно знал, что под «винчестерскими гусями» (V, 10) имеются в виду проститутки из Бэнксайда. Услышав в разговоре Антонио с Себастьяном из «Двенадцатой ночи»: «Мы остановимся в предместье южном, / В „Слоне“…» (III, 3; перевод Э. Линецкой), — публика, вероятно, понимала, что речь идет о гостинице, в которой раньше располагался местный бордель.

В Саутуорке Шекспира большей частью окружали лодочники (они составляли до четверти всех работников прихода), а не купцы и музыканты, как в приходе святой Елены в престижном районе Бишопсгейт, где он снимал жилье раньше. Жизнь в Саутуорке шла полным ходом: район активно заселялся, на улицах было полным-полно людей, и цены на аренду росли не по дням, а по часам. Однако уже ярдах в ста от Темзы взору открывался буколический пейзаж — поля, фермы, запруды, болотистая местность.

Во время строительства театра к Шекспиру, жившему поблизости, должно быть, неоднократно обращались за советом по поводу устройства сцены. Планировалось, что Глобус лишь внешне будет выглядел как Театр, во всем остальном — расположении сцены, балкона, люков, машинерии, задника, дверей для входа и выхода персонажей — Шекспир просил строителей неукоснительно следовать пожеланиям труппы и его собственным. В единственном сохранившемся документе от 16 мая 1599-го (на латыни) упоминается новый дом с садом «в собственности Уильяма Шекспира и других пайщиков». Не ясно, идет ли речь о строительстве Глобуса, или же, что вероятнее, о другом здании, неподалеку, однако благодаря этому свидетельству можно предположить, что роль Шекспира в новом предприятии была достаточно велика.

Весной, когда началась затяжная оттепель, стало очевидно, что сырое помещение на Мейденлейн, снятое в декабрьской спешке, совсем не подходит для театра. Не удивительно, что год спустя лорд-адмирал перевезет свою труппу из Розы, находившейся неподалеку от Глобуса, в северную часть города, объяснив, что Роза расположена в крайне неприятном и пагубном месте — рядом с «зимней ночлежкой». Как позднее заметит Бен Джонсон, Бэнксайд больше подходил для строительства оборонительной крепости, нежели театра. Глобус «отделяет от болот глубокая канава…» — пишет он. К счастью для Слуг лорда-камергера, зрители того времени не придавали зловонным запахам особого значения.