Читаем Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599 полностью

Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599

Елизавете исполнилось тогда уже 67 лет. Она всегда с особым трепетом относилась к своим портретам, пристрастно рассматривая каждый. Раз в несколько лет королева приглашала придворного портретиста и позировала ему, затем с этого портрета писались копии. Однажды, примерно в 1592 году, Исаак Оливер написал реальный портрет Елизаветы. Узнав об этом, Елизавета запретила писать с него копии. Несколько лет спустя Тайный совет отдал приказ изъять и уничтожить все портреты королевы, оскорбительные для нее. Одни немедленно сожгли, других ждала та же участь, только позднее. Джон Ивлин пишет, что некоторые из них годами использовали в доме Эссекса для растопки печей. С тех пор на всех портретах Елизавету изображали вечно молодой. Годы спустя Бен Джонсон произнес крамольные слова: «В старости королева никогда не смотрелась в зеркало». Елизаветинцы вряд ли удивились тому, что «Марулл и Флавий за снятие шарфов со статуй Цезаря лишены права произносить речи» (I, 2).

В начальных сценах пьесы явно ощущается дыхание современности. Обилие отсылок к церковным реформам, елизаветинским традициям, профессиям, цехам и лавкам, а также церковным атрибутам — все это говорит либо о том, насколько мало Шекспира занимал вопрос об исторической точности текста, либо о том, что он хотел столкнуть в своей пьесе две традиции — древнеримскую и елизаветинскую, подчеркнув их различия. Особенно это касается монолога Марулла о триумфе; пожалуй, лишь один фрагмент в его речи трудно сейчас отнести к шекспировскому Лондону — упоминание о процессии во главе с полководцем-победителем.

Елизаветинцы думали иначе. Многие из них помнили, как десять лет назад, 24 ноября 1588 года, королева Елизавета разыграла торжественную сцену, подражая древним римлянам (так об этом пишет Джон Стоу). Празднично одевшись, Елизавета проехалась по улицам Лондона — из Уайтхолла до собора святого Павла — на тронной карете (специально сооруженной для такого случая), в которую были запряжены две белые лошади. Вскоре в честь блистательной королевы Елизаветы был выпущен сборник триумфов на латыни, и те, кто не видел королеву в тот день, могли прочитать об этом событии.

Конец XVI столетия — золотой век пышных придворных празднеств. Многие современники Шекспира (среди них Бен Джонсон, Джордж Пиль, Джон Марстон, Томас Хейвуд, Джон Уэбстер, Энтони Мандей и Томас Деккер) охотно брались за тексты, связанные с описанием торжеств. Но уж точно не Шекспир. Бен Джонсон, к примеру, сопроводил подробным комментарием принадлежащий ему экземпляр свода важнейших праздничных событий от Ромула до XVI века — «Pandectae Triumphales» Францискуса Модиуса — широко известный в эпоху Возрождения труд объемом в тысячу страниц. Деккер увлеченно рассказывает о том, как воспринимаются торжественные события: «Короли лицезреют их с восхищением, а простой народ — с обожанием».

Елизавете нравилось показываться перед народом (она не так часто появлялась на улицах Лондона, и потому всякий раз, увидев ее, народ ликовал). На одной из самых знаменитых картин, написанных на закате правления Елизаветы (современный историк Рой Стронг назвал ее «Царственной Элизой»), запечатлена как раз такая сцена. Елизавета далеко не первый английский монарх, пожелавший греться в лучах славы. Ее дед, Генрих VII, одержав победу над Ричардом III, выставил на всеобщее обозрение военные трофеи — публика любовалась ими, когда торжественная процессия шла к собору святого Павла. А еще раньше Генрих V после победы в битве при Азенкуре заставил пленных пройти через весь Лондон. Шекспир счел это настолько важным, что включил похожий эпизод в хронику «Генрих V», даже несмотря на риск запутать публику, — ради этого ему пришлось вернуть Генриха в Лондон, а затем быстро перенести во Францию, где он будет свататься к Екатерине:

Сойдя на берег, путь он держит в Лондон.

Так мысли скор полет, что вы теперь

Представить можете, что он в Блекхите,

Где лорды домогаются нести

Его погнутый меч и шлем измятый

Пред ним по городу. Но Гарри, чуждый

И гордости, и чванства, не согласен:

Всю славу, почести и восхваленья

Он богу отдает.

Шекспир также подчеркивает, что Генрих появляется в Лондоне подобно римскому триумфатору:

Лорд-мэр и олдермены в пышных платьях,

Как римские сенаторы, идут;