Читаем Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599 полностью

Основная идея этого сонета вполне понятна, и в чем-то даже цинична — отношения, построенные на лжи, долго не продлятся. Герой знает: любимая неверна и лжет ему, однако он ее за это не упрекает, надеясь, в свою очередь, обмануть ее ожидания, — пусть она считает его неопытным в любовных делах юнцом. При этом он скрывает от нее свой настоящий возраст, прекрасно понимая, что лучшие годы давно позади. Возлюбленная же лжет ему вдвойне — она не только ему изменяет, но и сама хочет казаться моложе («Но зачем же моя возлюбленная говорит, что молода?»).

Герой сонета погружен в себя, оторван от мира. Мы видим любовную ситуацию только его глазами. Речь идет не о взаимной любви, а лишь о телесных утехах и лжи. Своей интонацией этот сонет близок сонету 129, исполненному гнева и разочарования («Издержки духа и стыда растрата…», перевод С. Маршака).

Самые важные строки стихотворения «Когда она клянется, что верна» — те, из которых мы понимаем: герой хотел бы оставить все, как есть. Он убежден, что умнее своей возлюбленной: «С улыбкой внемлю лжи ее речей, / Любви проступкам, не даря вниманья». Эти слова предвосхищают горькие размышления Гамлета о подлости Клавдия («…можно жить с улыбкой и с улыбкой / Быть подлецом», I, 5; перевод М. Лозинского); они также сродни мыслям гнусного обманщика Яго, преданность которого — лишь притворство.

Удивительно, насколько точна и, в то же время, лаконична правка, внесенная Шекспиром в этот сонет для издания 1609 года:

Когда клянешься мне, что вся ты сплошь


Служить достойна правды образцом,


Я верю, хоть и вижу, как ты лжешь,


Вообразив меня слепым юнцом.



Польщенный тем, что я еще могу


Казаться юным правде вопреки,


Я сам себе в своем тщеславье лгу,


И оба мы от правды далеки.



Не скажешь ты, что солгала мне вновь,


И мне признать свой возраст смысла нет.


Доверьем мнимым держится любовь,


А старость, полюбив, стыдится лет.



Я лгу тебе, ты лжешь невольно мне,


И, кажется, довольны мы вполне!



( сонет 138; перевод С. Маршака )

В первом катрене нет значительных изменений, разве что прилагательное «unskillful» заменено на «unlearned», а существительное «forgerie» — на «subtleties» — за счет этого финал катрена несколько смягчен[10] (такая замена весьма показательна — в ранних текстах Шекспир часто использует слова «unskillful» и «forgerie», в поздних — «unlearned» и «subtleties»).

Пожалуй, самая филигранная и, в то же время, самая значительная, смысловая правка в этом сонете касается шестой строки. Вместо «я знаю» появляется «она знает» («Although she knows my days are past the best») — тем самым Шекспир меняет отношение возлюбленной к любовной ситуации. Теперь перед нами не обман, а игра, суть которой оба участника прекрасно понимают. По словам Э. А. Сноу (а его работы о сонетах весьма убедительны), фразы «Я могу обмануть ее, но не себя самого» и «Я мог бы обмануть себя самого, не будь я уверен в том, как хорошо она знает меня и насколько моя ложь очевидна для нее» отличаются разительно. Лишь во второй редакции стихотворения герой видит себя глазами возлюбленной. Он больше не хвастается любовной интрижкой, напротив, мы чувствуем, как он смущен и взволнован чувством настоящей любви.

Шекспир также решительно вычеркивает из ранней редакции пошлые строки, в которых герой прячет свое истинное лицо, заменяя их другими: «Я сам себе в своем тщеславье лгу, / И оба мы от правды далеки» (строки 7, 8). Это центральная мысль всего стихотворения: хотя мы и лжем друг другу в быту, тем не менее мы постигаем высшую правду — ту, что доступна лишь влюбленным; именно она — в основе любовных чувств.

В новом варианте сонета герои нечестны друг с другом лишь один раз. Если раньше, говоря неправду, они хотели схитрить, то теперь их обман больше напоминает игру. По словам Э. А. Сноу, «в первой версии мы чувствуем: влюбленным не бывать вместе; в поздней, — наоборот, что они предназначены друг для друга». В «Страстном пилигриме» герой обманывается, полагая, что лжет во имя любви; в поздней же редакции выражение «to lie with her» воспринимается двусмысленно (to lie — не только лгать, но и делить ложе), тем самым речь идет не только о лжи, но и о влечении, на котором держится связь влюбленных. Чувство взаимности, соединения двух сердец возникает и благодаря ключевым словам последнего двустишия, складывающимся в единое целое: «She… me… we… be» («Она… меня… мы… будем [вместе]»).

Глава 11


Нет условностям!


Перейти на страницу:

Похожие книги

19 мифов о популярных героях. Самые известные прототипы в истории книг и сериалов
19 мифов о популярных героях. Самые известные прототипы в истории книг и сериалов

«19 мифов о популярных героях. Самые известные прототипы в истории книг и сериалов» – это книга о личностях, оставивших свой почти незаметный след в истории литературы. Почти незаметный, потому что под маской многих знакомых нам с книжных страниц героев скрываются настоящие исторические личности, действительно жившие когда-то люди, имена которых известны только литературоведам. На страницах этой книги вы познакомитесь с теми, кто вдохновил писателей прошлого на создание таких известных образов, как Шерлок Холмс, Миледи, Митрофанушка, Остап Бендер и многих других. Также вы узнаете, кто стал прообразом героев русских сказок и былин, и найдете ответ на вопрос, действительно ли Иван Царевич существовал на самом деле.Людмила Макагонова и Наталья Серёгина – авторы популярных исторических блогов «Коллекция заблуждений» и «История. Интересно!», а также авторы книги «Коллекция заблуждений. 20 самых неоднозначных личностей мировой истории».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Людмила Макагонова , Наталья Серёгина

Литературоведение
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
И все же…
И все же…

Эта книга — посмертный сборник эссе одного из самых острых публицистов современности. Гуманист, атеист и просветитель, Кристофер Хитченс до конца своих дней оставался верен идеалам прогресса и светского цивилизованного общества. Его круг интересов был поистине широк — и в этом можно убедиться, лишь просмотрев содержание книги. Но главным коньком Хитченса всегда была литература: Джордж Оруэлл, Салман Рушди, Ян Флеминг, Михаил Лермонтов — это лишь малая часть имен, чьи жизни и творчество стали предметом его статей и заметок, поражающих своей интеллектуальной утонченностью и неповторимым острым стилем.Книга Кристофера Хитченса «И все же…» обязательно найдет свое место в библиотеке истинного любителя современной интеллектуальной литературы!

Кристофер Хитченс

Публицистика / Литературоведение / Документальное