Один год жизни

Первая попытка поцелуя произошла спустя восемь дней после первого свидания, в конце седьмого свидания. Всё провалилось из-за того, что я слишком медлил, боясь спугнуть её, чем, собственно, в итоге и спугнул — она вылетела из моей машины как ошпаренная. Следующее свидание состоялось с большим разрывом, которого прежде не было, в целых три дня и я понял, что лучше потерпеть еще месяц, чем терять драгоценные дни перед отъездом на другой континент. В итоге лишь на двенадцатом свидании мы без происшествий впервые взялись за руки (за исключением пунцовости щек Тэмми, которые горели во время всей прогулки по парку, и которые можно было даже не считать происшествием, так как наши ежедневные свидания едва ли проходили без её, хотя бы кратковременного, смущения). Однако дальше дело никак не двигалось. Уже было начало августа, а мы всё еще ходили за ручки, и, казалось, Тэмми это вполне устраивало, но не меня. Мне было мало изредка разрешаемых ей прощальных объятий, и-то в случае, если я проводил её до дома пешком (отчего последнюю неделю июля я забыл о передвижении на автомобиле) и целомудренного держания партнерши за её ладошки, прозрачные, словно пергаментная бумага. Нас уже весь город считал состоявшейся парой, а я всё еще не украл у девушки ни единого поцелуя. В первых числах августа я даже начал подумывать о том, чтобы приучить её к поцелуям в щеку, чтобы прозрачно намекнуть девушке на то, что платоническая любовь — это конечно круто, но я желаю её приберечь к более преклонному возрасту, пользуясь пока прелестями физического влечения к партнёру. Но меня передергивало от одной только мысли о том, что следующие пару месяцев мне придется довольствоваться её скупыми поцелуями в мои выбритые скулы (которые я ежедневно брил в безысходной надежде!). В итоге, на очередном свидании, я, как притаившаяся рысь, начал поджидать, пока у выбранной мной лани притупится внимание. Идеальным шансом стал момент, когда мы остановились в трехста метрах от её дома. Мы всегда так делали, чтобы не привлекать внимание её домочадцев, которые каждый вечер поочередно сменяли караул возле окон своей гостиной, в надежде увидеть нечто большее, чем монашеское прощание (если честно, я сам ежевечерне надеялся на это не менее её родственников). Именно в секунду, когда Тэмми по обыкновению повернулась ко мне, в своей беленькой соломенной панаме, чтобы в очередной раз улыбнуться мне на прощание, я резко зафиксировал её талию правой рукой, чтобы контролировать её вечно бегущие от меня ноги, и, не дав ей ни единой секунды на то, чтобы понять что именно я собираюсь сейчас сделать, быстро наклонился к ней и поцеловал. Естественно, это был обычный поцелуй, сопровождающийся слабым давлением на губы, без каких либо попыток перейти на французский, чтобы не получить оплеуху, на которую Тэмми вполне была способна, судя из рассказа Глории о потери Тэмми прежнего рабочего места. Резко осознав возможность пощечины, затрещины, необоснованных слёз, попытки бегства и прочих необъяснимых мужчинами женских капризов, я отстранился. Тэмми буквально горела от смущения, что заставило меня широко улыбнуться — еще ни разу в жизни мой поцелуй не доводил девушку до высшей степени смущения — немоты. Она вдруг схватилась за щеки, словно пытаясь себя остудить, после чего так искренне улыбнулась мне, что засмущалась еще сильнее. Пробормотав себе под нос в мой адрес что-то вроде: «До встречи» или «Доброй ночи» — Тэмми побежала в сторону своего дома. Судя по её счастливому виду, всё прошло гладко, однако я всё равно переживал по поводу того, не откажется ли она от запланированного нами на следующий день свидания. Но она не отказалась.

Любой здравомыслящий мужчина сейчас сказал бы, что вот — наконец у нас наступил период страстных поцелуев на лавочках и не менее страстных объятий в темных переулках на заднем сиденье автомобиля, но я уже давно убедился в том, что наши отношения может оценить лишь скромная девственница, старый евнух или наивный младенец, но только не трезвомыслящий мужчина. Спустя неделю мы ни на дюйм не приблизились к тому, чтобы дотронуться до губ партнера языком. Вплоть до свадьбы Эмметта и Эмилии мне пришлось изображать немого сома, глупо шевелящего губами у губ золотой рыбки, пытающегося не сожрать её на месте. Иногда мне даже становилось смешно от происходящего, тогда я просто обнимал Тэмми так, чтобы она не видела моего лица, расплывающегося в улыбке.