Один год жизни

Так и не заставив себя заснуть, я встал с постели в шесть утра и отправился бродить по дому. Наткнувшись на стол с подарками ко дню рождения, которые я обычно даже не рассматривал, я начал искать подарок от Глории. Найти его было не сложно — им оказался единственный неподписанный сверток в красной фольге. Красная блузка, красное платье, красные камни граната, красная фольга, красная нить… Красный — цвет страсти. Самым дорогим для меня подарком на этот день рождения оказалась красная нить, ассоциирующаяся в моем сознании с желанием, которое я рано или поздно смогу утолить. Я надел нить на запястье, с конкретной целью увидеть реакцию Глории.

Я внимательно наблюдал за её растерянностью, пытаясь уловить малейшее движение её мимики. Она наверняка смутилась, после чего неожиданно взбодрилась и через минуту уже завязывала на моем запястье семь узлов счастья, каждый из которых я ассоциировал с ней. Последний узел я пожелал наименовать «взаимностью» и она исполнила мое пожелание. Теперь я наверняка знал, что она от меня не убежит — где бы она ни была, я всё равно нагоню её. Пусть даже в конце бала, но она будет моей.

Когда Глория, сразу после принятого ей, телефонного звонка, умчалась в неизвестном мне направлении, я весь оставшийся день расхаживал по кабинету, пытаясь сосредоточиться на работе и одновременно понять, что же могло её так сильно напугать. Ведь я был уверен в том, что она ушла испуганной.

Когда на следующий день Глория подошла к дому и впервые остановилась у входа в палисадник, чтобы посмотреться в карманное зеркало, я сразу понял, что с ней что-то произошло. Она не знала об этом, но я каждое утро наблюдал за её приходом из своего кабинета и уже наверняка мог распознать, в каком именно настроении она приходит в мой дом.

Мне не удалось перехватить её на входе, поэтому пришлось идти за ней в дом Мартина. Когда я увидел её ковыряющейся в каминной зале, с черными пальцами, о маникюре которых она забыла думать, я понял, что всё плохо. Так и не выяснив причину её бледности, я уехал с Мартином в бассейн, хорошенько отчитав его за брошенное в камин лего.

Когда во время обеда Мартин случайно затронул тему смерти брата Глории и его жены, о чем, после встречи с двойняшками, я примерно догадывался, но не знал наверняка, я решил, будто Глория побледнела из-за неприятных воспоминаний о брате, но когда речь зашла о Дине и Элис, я всё понял.

Полминуты я стоял у двери в ванную и пытался собрать пучок своих нервов в кулак, чтобы выдержать её всхлипы. Самым тяжелым, оказалось, уговорить девушку рассказать мне суть своей проблемы и когда я понял, что смогу решить этот вопрос, я, наконец, снова почувствовал себя у руля. Обменяв свою услугу на «не безрассудное желание», я впервые в жизни был так доволен состоявшейся сделкой, которую предложил даже не я. Ничего безрассудного в поцелуе я не вижу.

Когда я услышал, что она хочет в скором времени уволиться, из-за появившейся возможности вернуться в университет, я не скрыл своего негодования. «Меня вообще, за прошедшие два месяца, в этом доме никто не полюбил. Даже Джонатан не заметит моего отсутствия. В конце концов, два месяца — это слишком короткий срок для сильной привязанности», — её слова звенели у меня в ушах. Я снова разозлился на эту девушку, подумав о том, что Мартин не зря называет её тупицей. «Самоуверенная, малолетняя нахалка», — пронеслось у меня в голове, когда Мартин возник перед нами и попросил отвести его в уборную, чем буквально спас накаляющуюся ситуацию. «Слишком молодая, — мелькало у меня в голове, пока я ожидал брата, стоя перед зеркалом в туалете. — Слишком смелая. Слишком красивая. Она вся „слишком“. С такой придется долго возиться».

Когда мы вернулись, Глории уже не было в коридоре. Я оставил Мартина наедине с журналами и зашел в кабинет консультирующего нас доктора. Как я и предполагал, она оказалась там. Впервые я видел подобное выражение её лица. Даже из-за ситуации со своими племянниками, Глория не была так подавлена. Я всё понял прежде, чем доктор произнес «неоперируемая аневризма головного мозга». Еще до произнесенного вслух приговора, я мысленно стал перебирать знакомых, способных помочь в сложившейся ситуации, и переводить деньги на их счета, но уже с первой минуты разговора с доктором понял, что ситуация может оказаться безвыходной. Никакие деньги и операции уже могут не помочь. Как только я осознал это, за моей спиной раздался подозрительный шорох. Обернувшись, я понял, что Глория находится в шоке. Не нужно было её брать с собой.

— Кажется Вашей сестре плохо, — заметил опешивший доктор.

— Глория, всё в порядке? Глория?