Один год жизни

Поговорив с отцом, я попыталась встать и обнаружила, что имею проблемы с координацией. Меня в последний раз так штормило на втором курсе, когда я перебрала дешевого виски. Впервые же у меня подобным образом заплетались ноги, когда мне было шестнадцать и Мэйсон Уильямс, друг Дэниела и отверженный мной страстный поклонник, заставил меня согласиться опробовать самый жестокий для вестибулярного аппарата, аттракцион в парке развлечений.

Успешно добравшись до туалета, я вернулась в палату и нажала на кнопку, расположенную над моей кроватью. Молоденькая медсестра немедленно очутилась возле меня. Измерив мой пульс, который оказался немногим ниже нормы, как, собственно, и моё давление, она принесла мне ужин. Откровенно говоря, мне кусок в горло не лез, но я понимала, что моему телу необходимо восстановиться до завтрашнего утра. Съев всё, что было на подносе, я снова улеглась спать, но на сей раз заснуть удалось лишь через час. Мысль о том, что в этом мире есть ребенок, часы жизни которого уже сочтены, заставляла меня всем телом сотрясаться от дрожи. Накрывшись тонким одеялом, я попыталась не думать о маленьком мальчике, который любит разбрасывать своё лего по всему дому и который в любую секунду может умереть у меня на глазах. К глазам подступили слёзы, и голова снова разболелась. Я попыталась собраться, убеждая саму себя в том, что сегодня плакать никак нельзя. В итоге, я уснула почти будучи полностью уверенной в том, что всё происходящее мне просто снится.

В восемь утра меня навестил уже знакомый мне доктор, чтобы проверить моё состояние и сообщить, что за мной заедут после обеда. Я не собиралась мириться с подобным ходом событий. Сразу после ухода доктора, я отправилась в уборную, чтобы привести себя в порядок. Сняв с головы дурацкую повязку, я обнаружила на правом виске небольшой шрам с кровоподтеком. Хорошенько разобрав волосы руками, я порадовалась тому, что вчера закрепила их пеной для укладки, после чего отправилась на выход, постоянно оглядываясь по сторонам, в страхе, что меня вычислят и снова запрут в палате.

Мне повезло. Когда я выходила из поликлиники, к зданию подъехало такси и высадило белокурую даму, в шикарном, бело-лиловом костюме. Сев в такси и назвав адрес поместья Олдриджа, я вдруг вспомнила, что у меня нет с собой денег, однако даже не стала переживать по этому поводу, так как уже знала, что в жизни бывают куда более неразрешимые вопросы. От одной только мысли о том, что Мартин может умереть в любую секунду: стоя напротив меня и называя меня тупицей или рисуя что-то секретное в своем блокноте, или раскидывая для меня своё пестрое лего, — к моему горлу подступил комок. Маленького, девятилетнего мальчика, любящего своего брата, компьютерные игры, рисование, слово «тупица» и футбол, может не стать в любой момент. Я попыталась взять себя в руки, чтобы не расплакаться и к концу пути мои старания принесли плоды. По крайней мере, я была способна мыслить не через пелену слёз. Попросив таксиста меня подождать, я позвонила в дверь, которую, уже спустя минуту, передо мной распахнул Джонатан.

— Мисс Глория, я думал, что Вы в больнице, — удивленно вздернул брови швейцар.

— Мистер Олдридж дома? — напряженно поинтересовалась я.

— Он в своем кабинете с миссис Аддингтон.

— Не могли бы вы рассчитать таксиста?

— Сию секунду.

Я отправилась по коридору в сторону кабинета Олдриджа, прекрасно запомнив его месторасположение еще со дня своего собеседования. Дверь была распахнута, так что стучаться не пришлось.

— Глория? — сдвинул брови мой работодатель. — Как Вы здесь очутились? После обеда Джонатан должен был отвезти Вас напрямую домой.

— Я доехала на такси.

— Как Вы себя чувствуете?

Я не хотела рассказывать о своих проблемах с координацией, легком подташнивании, боли в глазах и слабости во всем теле. На фоне состояния здоровья Мартина, я выглядела здоровой как бык. Хотя, конкретно сейчас, мальчик должен был чувствовать себя превосходно, в то время как я чувствовала себя буквально расколотой пополам.

— Я в порядке, — без зазрений совести соврала я, переведя взгляд на бледную Доротею, которая, сидя возле стола, подписывала какую-то бумагу. Словив мой взгляд, Олдридж начал объяснительный монолог:

— В Британии, как и во всем мире, Мартин считается неоперируемым. Но есть два места, где согласились хотя бы попробовать что-то сделать — эти места находятся в Швейцарии и Канаде. Я рассчитывал улететь уже в субботу, но, к сожалению, у нас получится отправиться только в следующий понедельник. До этого у нас есть восемь дней на то, чтобы собраться и выяснить, не повредит ли Мартину перелет. Я не прошу вас обоих лететь со мной — за эти восемь дней я могу найти других нянь…

— Я еду, — твердо ответила я.

— Вы ведь вроде как хотели увольняться в пользу университета, — изогнул бровь Роланд, скрестив руки на груди.

— Больше не хочу. Я терпела издевательства со стороны Мартина, когда он был здоров, и не могу его бросить, когда он стал смертельно болен. Он мой подопечный. Кроме меня и Доротеи, его ни одна нянька в мире больше не выдержит.