Один год жизни

Мы спустились вниз, поставили мороженое в пустой морозильник и, разложив по тарелкам картофель с густым грибным соусом, отправились в гостиную. Взрослые всегда протестовали, когда кто-то из младшего поколения норовил поесть вне стола. Но в доме сейчас никого кроме меня и Эми не было, поэтому мы напрямую отправились к телевизору, не сказав друг другу ни слова, словно находились на одной волне и могли без слов понимать друг друга. Мы включили скачки, сделали ставки на поход за соком и приступили к своему скромному обеду. В итоге Эми пришлось идти на кухню за соком, так как моя ставка пришла к финишу третьей, а её восьмой. Обычно в нашей семье только Тэмми никогда не умела выбирать выигрышную лошадь, но на сей раз промахнулась именно Эмилия. Мы просидели за телевизором чуть больше двух часов, погрузившись каждый в свои мысли. Эми с головой ушла в пролистывание своих душевных травм, смотря куда-то сквозь телевизор, я же с головой ушла в мысли о грядущей смерти Мартина, которую Роланд в данный момент уже изо всех сил старается предотвратить. Я думала о том, что не может абсолютно здоровый ребенок вот так вот просто взять и умереть. У него еще целая жизнь должна быть впереди: поступление в местный футбольный клуб, возвращение в школу, подростковый возраст, первая влюбленность, университет… Он еще так много должен увидеть, так много почувствовать! А ведь он может умереть прямо сейчас, пока я сижу на убогом диване в своей старой гостиной и думаю о нем. Нет, Мартин определенно должен выжить, ведь надежда еще есть! Раз Роланд сказал, что мы уезжаем в понедельник, значит, до понедельника с ним точно ничего не случится. В Швейцарии его согласятся прооперировать и мальчик выживет. Нам не придется лететь в Канаду и вскоре мы вернемся домой. Интересно, сколько времени займет восстановление Мартина? Из того, что я знала по занятиям на терапевтическом факультете, придется делать трепанацию черепа. Какой ужас должен пережить этот ребенок! В его маленькую головку должны будут засунуть лезвия, чтобы вырезать злополучное образование. Перед глазами сразу же возникли большие, голубые глаза Мартина и к моему горлу внезапно подступил комок. Еще бы минута и я определенно бы разревелась во весь голос, но домой с шумом ворвалось вернувшееся с прогулки семейство и в эту секунду мы с Эми пересеклись полными печали взглядами, после чего отправились по своим спальням.

Ко вторнику Эмметт понял, что караулить Эми у работы бессмысленно — она там не появляется, а до самой девушки дозвониться невозможно, поэтому он решил доставать нас. Сначала он ежечасно звонил на домашний телефон и просил позвать Эмилию. Трубку всегда поднимала мама и, выслушивая очередную речь о том, как радиоведущий раскаивается и хочет искупить свою вину, тяжело вздыхала, после чего всегда говорила, что всё понимает, но Эмилия подойти к телефону не может. Эми же всё время проводила в своей спальне, в полном унынии и одиночестве, ни с кем не желая разговаривать дольше пяти минут, кроме кормящей её черешневым мороженым Сэм. В четверг Эмметт начал названивать конкретно мне. Эмилия строго запретила мне поднимать трубку, всерьез угрожая моему здоровью чайной ложкой с мороженым. Естественно я не собиралась оспаривать её желание. В конце концов, это её жизнь и её решение. Однако к утру пятницы мне так надоел Одинокий Пастух, что я сменила рингтон и, не выдержав очередного напора входящих звонков, всё же подняла трубку.

— Да Эмметт.

— Я звоню по поводу Эмилии. Она любовь всей моей жизни.

— Разве я могу тебе в этом помочь?

— Думаешь, всё потеряно?

— Думаю, она мысленно женила тебя на какой-то длинноногой блондинке, которую ты впоследствии обрюхатишь раз десять, а сама вышла замуж за голубоглазого блондина, с которым она проживет долгую и счастливую жизнь без пузатой мелочи.

— То есть она уже совсем меня не любит?

— Не знаю. Но видеть тебя явно не желает.

— Что мне делать?

— Эмметт, ты взрослый мужик, тебе тридцать три и ты не знаешь, что делать, когда от тебя уходит любовь всей твоей жизни? Ничем не могу тебе помочь.

Я положила трубку, злясь на тупоголового остолопа, который до сих пор не догадался элементарно прийти к нам домой, чтобы поговорить с «любовью всей его жизни». Сделав глубокий вдох, я набрала номер домашнего телефона поместья Олдриджа и, к собственному удивлению, услышала голос Рика.

— Рик? Я звоню сказать, что зайду завтра за вещами, которые забыла у Роланда в машине. Он увез мою сумочку, когда оставлял меня в больнице.

— Да, хорошо, я передам.

* * *