Слова Лорд и того знакомого не шли у меня из головы, пока я наблюдал становление весны: алыча на террасе увядала и уступала место сирени, жасмину и бледно-красным зонтикам краснолистной бузины. Ананасовый шалфей, лимонная вербена, бархатцы, любисток и лаванда шли в рост, герань заводила хоровод лучистых, нежных соцветий, который, если все пойдет хорошо, продлится все лето. Городские деревья окрашивались в густую, яркую зелень, и мысль о том, что какие-то пару недель назад все было голым, начинала казаться забавной глупостью. Год вступал в буколическую фазу, когда каждый палисадник, каждая клумба и каждый парк покрыты роскошным цветущим ковром, окутывавшим тебя всякий раз во время прогулки новым облаком ароматов. Теперь практически везде можно было сдать анализ на вирус, что облегчило нашу повседневную реальность. Постепенно все больше людей делали первую прививку, а некоторые и вторую. Я тоже сделал первую, и жизнь стала казаться безопаснее.
Наступало новое время, хоть и нельзя было сказать, каким оно будет. Так много людей переболело. Так много страдало от последствий болезни. Так много умерло. О них почти не говорили публично – их смерть была слишком реальной, чтобы пытаться ее осмыслить, возможно, дело в этом. Никто не мог точно оценить, как долго продлится иммунитет после прививки или насколько действенной она окажется к будущим разновидностям вируса. Большинство экспертов исходили из того, что нас ждет относительно спокойное лето, но потом вирус продолжит вызывать вспышки инфекции и небольшие региональные эпидемии. Предполагалось, что, как и в случае с гриппом, вакцины будут обновляться каждый год. Однако было ясно, что очередной легче передающийся и более смертоносный штамм вируса может в любой момент разрушить эти прогнозы.
Я часто совершал долгие прогулки по окрестностям Берлина со знакомым по Нью-Йорку, Фредериком, который переживал развод. В Берлин приехала Сильвия, и мы отправились в парикмахерскую недалеко от улицы, где вместе снимали квартиру много лет назад. Кристоф и Гуннар, пара, с которой мы дружили, заехали за мной, чтобы погулять вдоль Ландвер-канала и поесть курицу-гриль с тумом, ливанским чесночным соусом. Еще зашла Мари. Она помогла мне собрать и повесить новый большой зеркальный шкаф для ванной комнаты. Я купил его, потому что хотел лучше видеть себя по утрам: появившиеся морщины, седеющие виски и меняющееся тело. Я планировал встречи с родителями, братьями и сестрами, ходил на выставки и с нетерпением ждал открытия концертных и оперных залов, театров и кино. Я думал над меню для ужина, который собирался устроить для друзей впервые за год с лишним. Иногда мне удавалось коротко улыбнуться в ответ, когда мужчины флиртовали со мной на улице. Я снова обнимал людей.
На горизонте обозначался конец лиминального времени – того подвешенного состояния, в котором мы находились. Повсюду ощущалась потребность забыть прошлое, насладиться новой свободой и жить так, будто пандемии никогда не было. Но все попытки удовлетворить эту потребность лишь маскировали тот факт, что наступила новая эра неопределенности. Нельзя было не увидеть, что «возвращение к нормальности», которого желало большинство из нас, маловероятно. Нам придется научиться жить с проблемой, которая, несмотря на множество успешных мер, по сути, осталась не решена и, скорее всего, не решится.
Системы здравоохранения большинства благополучных стран уже справились с проблемами, вызванными вирусом. А где-то пандемия бушевала безостановочно, то и дело вызывая волны смертей и рождая новые варианты вируса. Долгое время Европа, Америка и Китай в основном бездействовали, глядя на происходящее, хотя эти варианты распространялись и здесь. Не говоря уже о том, что уничтожение естественной среды обитания – главное условие передачи неизвестных ранее вирусов людям – только усугубилось. Рано или поздно может вспыхнуть новая эпидемия, причем связанная с вирусом, который будет еще сложнее контролировать.