Я со вздохом откладываю записку в сторону. Уверяя друзей, что не собираюсь рассказывать маме о произошедшем в «Контиго» и в Каллахан-парке, я ничуть не кривила душой. И все же в глубине души я устала ощущать себя своим собственным родителем. Понимаю: мама не виновата в этом, она старается как может. Но я с болью вспоминаю, как в детстве забиралась к ней на колени и вываливала все свои проблемы. И мне становилось так
Впрочем, в том возрасте и проблемы были другого масштаба. Сломанные игрушки, разбитые коленки… Сейчас, решись я объяснить маме, что произошло в последние полтора месяца моей жизни, даже и не сообразила бы, с чего начать. А что творится в жизни Эммы, вообще не представляю. Ясно одно: сестре тоже некому довериться.
Мы перестали быть друг для друга близкими людьми.
В квартире тишина. Слышно только негромкое гудение посудомоечной машины, да из комнаты Оуэна доносятся приглушенные звуки – брат опять погружен в видеоигру. Преимущество этой квартиры перед нашим прежним домом одно: посудомойка в исправном состоянии. Обычно мы мыли посуду вручную, а в посудомойку ставили уже чистой, и папа всегда находил это забавным. Несколько раз он пытался исправить ситуацию, но против посудомойки даже его золотые руки оказались бессильны. В последний раз все закончилось тем, что прорвало трубу в туалете цокольного этажа.
– Может, проще новую купить? – спросила я, помогая пристроить под трубу пластиковое ведро, чтобы вода не стекала на пол. Тогда я не задавалась вопросом, сколько это стоит. Мне было все равно – что новые кроссовки, что новая посудомоечная машина.
– Ни в коем случае! – с азартом воскликнул папа. – Мы с посудомойкой решили поспорить, кто сильнее. И однажды я одержу победу в этой схватке.
Теперь я понимаю – мы просто не могли себе позволить ее купить. А после папиной смерти вдруг оказалось, что мы можем позволить себе
Я щелкаю пальцем по корпусу нашей бесшумной и экономичной посудомойки. Ненавижу ее!
Есть не хочется. Лучше сначала исполнить новый ритуал: проверить мамины запасы спиртного. Я открываю шкаф рядом с кухонной раковиной. Вчера вечером оставалась бутылка текилы, сегодня ее уже нет. Странно, мама до сих пор не замечает, что происходит с Эммой. Впрочем, мы давно привыкли к ее ответственности и правильности. Не живи я с ней в одной комнате, тоже до сих пор ничего бы не знала. А сейчас, когда я направляюсь в спальню, меня заранее тошнит от нехороших предчувствий.
Надеюсь, конец этой истории близок. Уничтожив мамины запасы алкоголя, моя сестра, интроверт и пуританка, вряд ли найдет другую возможность приобрести спиртное.
Я с толкаю дверь в комнату, и первое, что меня поражает – это звуки. Свистящие и булькающие.
– Эмма? Что с тобой?
Сестра лежит на кровати, судорожно подергиваясь. До меня доходит – она задыхается! Глаза закрыты, губы посинели. И я с ужасом вижу, как тело начинает извиваться в конвульсиях.
– Эмма! Эмма, нет! – в отчаянии выкрикиваю я и бросаюсь к сестре, едва не споткнувшись о пустую бутылку текилы. Схватив Эмму за плечи, переворачиваю ее на бок. Бульканье не утихает, теперь к нему добавляются хрипы. – Эмма!
Я в панике вновь перекатываю ее на спину. Тело сестры содрогается, и ее начинает рвать прямо на постель. Моей футболке тоже достается.
– Фиби! – Оуэн просовывает голову в дверь. – Что случилось? – Он видит Эмму и застывает с разинутым ртом. – С ней что-то не так?
Эмма еще раз извергает из себя струю блевотины и безвольно валится на постель. Я приподнимаю ей голову и подкладываю подушку, чтобы не дать захлебнуться.
– Возьми мой телефон. На кухонном острове. Набери девять один один. Назови адрес и скажи – у нас алкогольное отравление.
– Как ты могла дойти до такого? – шепчу я.
Грудь Эммы медленно приподнимается и вновь опадает. Губы по-прежнему синие. Я беру ее запястье и ищу пульс под липкой кожей. Он прощупывается с трудом, особенно по сравнению с моим бешено колотящимся сердцем.
В спальню возвращается Оуэн, держа трубку у уха.
– Женщина сказала, сейчас приедут, – докладывает он, с испугом разглядывая безвольно распростертое на постели тело Эммы. – А почему отравление? – спрашивает он дрожащим голосом. – Кто ее отравил?