Один из первых

— Появились венгры! — закричал он еще издалека. — Наши разведчики взяли в плен венгра, но никак не могут допросить его. Пошли скорей к дивизионным разведчикам. Ты верхом ездить можешь?

— Могу.

— Поедешь на лошади командующего армией.

Не прошло и получаса, как сержант привел нам двух превосходных лошадей. Одна из них в красивой сбруе.

— Которая из них моя? — спросил я сержанта, берясь за уздечку. Потрогал крепление седла. Лошадь спокойно ждала.

«Хорошо выдрессирована», — подумал я.

— Ну, поехали, по коням! — сказал я сержанту. — Езжай впереди, я ведь дороги-то не знаю.

— Майор, а ты настоящий казак, хорошо сидишь в седле, — засмеялся сержант.

Через три четверти часа приятной езды полем и по лесной дороге мы прискакали к дивизионным разведчикам.

Я не ошибся, лошадь моя оказалась и на самом деле очень хорошей и послушной. Единственный недостаток ее заключался в том, что она рвалась вперед, но ведь я совсем не знал дороги. Где позволяла дорога, мы ехали с сержантом рядом. Когда добрались, сержант доложил майору, что я и есть тот самый венгерский майор, и ушел.

Вскоре привели пленного. Я обратился к нему по-венгерски, а он вдруг ответил мне на чистейшем румынском языке, что не понимает меня. Тогда я заговорил по-румынски.

Пленный показался мне просто необразованным человеком. Собственно, ни на один вопрос он не мог ответить толково. Мне только удалось узнать, что он служил в пулеметной роте батальона, который в темноте сменил немецкую часть. Ночью он заблудился, наткнулся на венгерский дозор, который показал ему дорогу, но он снова заблудился, остановился на опушке леса со своей повозкой, там его и схватили русские разведчики. И повозка и лошади его остались на месте, сам он страшно перепугался. Я успокоил его, сказав, что теперь он находится в полной безопасности, для него война уже кончилась.

— Плохого «языка» вы привели, — сказал я разведчикам. По документам пленного я установил, из какой он части. В его солдатской книжке было записано, что он является «солдатом пулеметной роты 1-го батальона 63-го полевого пехотного полка его королевского величества Венгрии».

— Странная у вас, венгров, армия, — заметил майор, — солдаты его королевского величества Венгрии не умеют говорить по-венгерски, да и самого короля-то у вас нет. По вооружению и снаряжению такие солдаты для лагерной службы в мирное время и то не пригодны…

На следующий день за мной на машине заехал старший лейтенант Музенко. По дороге домой мы с ним выкупались в полевой бане, оборудованной в палатках. Такие бани для войск я видел впервые. После бани нам выдали чистое белье.

Музенко рассказал мне, что солдаты в войсках каждые десять дней бывают в бане и затем получают чистое белье.

Венгерские дивизии появились на участке фронта точно по плану. После обеда мы прибыли в расположение батальона, из окопов которого должны были вести радиопередачу. Вечером Саша установил громкоговорители. Расположились мы на пулеметной позиции. Старший лейтенант Музенко по-русски предупредил советских солдат, что сейчас начнется передача для венгерских дивизий, а потом я обратился к прибывшим на этот участок фронта венгерским солдатам.

Я назвал себя, объяснил, кто я такой, и рассказал, когда и как попал в плен. Я заявил, что Красная Армия, вопреки распространяемым у нас на родине слухам, не только не обижает пленных, а, напротив, оказывает им всяческую помощь, и в первую очередь медицинскую. Вся передача длилась сорок пять минут.

Пока шла передача, на позициях была почти полная тишина. Когда после передачи мы возвращались обратно в штаб через болото, над нашими головами, к счастью намного выше, прогремело несколько пулеметных очередей. Где-то за нашей спиной раздались взрывы. Уже на позициях батальона мы узнали о том, что снаряды, падающие на болото, почти безвредны для войск.

Во время одной радиопередачи через линию фронта к нам перешла группа польских партизан. Оказалось, что в этой группе были больные тифом. Их нужно было срочно спасать.

Всю ночь мы готовились к передаче. Послушать ее пришел начальник политотдела армии. Вместе с Сашей и Музенко мы решили провести новый эксперимент: установили на бровке окопов сразу три громкоговорителя, но так, что, когда нам было нужно, работать мог один громкоговоритель. Мы провели генеральную репетицию, и я научился переключать громкоговорители.

На этот раз для «студии» мы выбрали себе место на НП артиллерийского наблюдателя.

Передача началась в восемь часов вечера и продолжалась до двух часов после полуночи, пока вся группа польских партизан благополучно не перешла линию фронта. Когда передача закончилась, наши артиллерийские наблюдатели рассказали, что один немецкий артдивизион все время стрелял из пушек, стараясь попасть в громкоговорители, которые мы предусмотрительно вынесли метров на сто — сто пятьдесят в сторону от места передачи. Один из наблюдателей подсчитал, что всего за время передачи гитлеровцы выпустили сорок восемь 150-миллиметровых снарядов.