Один из первых

Во время артобстрела нельзя было прерывать передачу, чтобы этим самым не выдать противнику место, с которого мы вели передачи. Время от времени мы переключали громкоговорители. Начальник политотдела слушал нашу передачу, находясь в ходе сообщения. Когда снаряд противника разрывался очень близко, я прибавлял громкость, чтобы заглушить звук разрыва, и переключал звук на дальний громкоговоритель.

Всего по нашим окопам было выпущено около сотни артиллерийских снарядов, но в цель не попал ни один из них. Когда на рассвете Саша демонтировал громкоговорители и принес их в окоп, мы увидели на одном множество мелких дырочек от осколков снаряда.

Партизаны полностью перешли линию фронта. Позже я встретился с ними. Они были очень довольны результатами нашей ночной передачи. Начальника политотдела армии интересовало прежде всего, на какую глубину слышны наши передачи и что думают о них солдаты противника.

На следующий день наши разведчики захватили трех «языков», у которых я спросил, как воспринимают венгерские солдаты наши радиопередачи. От пленных мы узнали, что передачи хорошо слышны на расстоянии до восьми километров. Солдаты противника думали, что громкоговорители у нас установлены на танке, который постоянно перемещается вдоль линии фронта. Действительно, вдоль наших окопов взад-вперед разъезжал танк. Он-то и ввел солдат в заблуждение.

Интересный разговор произошел у меня с одним артнаблюдателем — младшим сержантом. Наблюдатель рассказал мне, что у противника на артиллерийском НП сидит некий прапорщик Арпад Шаши Сабо.

«Кажется, это какой-то родственник моей жены», — невольно подумал я.

У младшего сержанта я узнал, что прапорщик обычно появляется на своем НП ночью. Я надеялся, что нашим разведчикам удастся взять его в плен. Три ночи подряд разведчики наведывались на этот НП, но безрезультатно.

В очередной своей передаче я поругал прапорщика за то, что его трудно найти на НП.

После передачи мы, забрав свое оборудование, отправились в штаб армии, как вдруг командир полка, на участке которого мы действовали, приказал мне немедленно вернуться к нему. Оказалось, что на участке соседнего батальона ночью линию фронта перешел венгерский офицер — командир взвода. Когда он переходил линию фронта, его ранило осколком мины.

Пришлось идти за венгром на позицию роты. Вместе с Музенко мы шли по узенькой тропинке. По ней можно было скорее добраться до расположения роты, чем по дороге, которую немцы постоянно держали под обстрелом. Вот и сейчас гитлеровцы обстреливали дорогу из минометов, но мы шли стороной, и нас нисколько не беспокоила стрельба. Шли мы с Музенко параллельными тропинками, не теряя друг друга из виду. Вдруг Музенко что-то прокричал мне и исчез. Я испугался, не случилось ли с ним беды, позвал его. Услышав мой крик, Музенко поднялся с земли, высоко держа над головой свой носовой платок, в который что-то было завернуто. Через несколько минут, когда тропинки сошлись в лесу, Музенко показал мне шесть крупных желтоватых яичек. Оказалось, он собрал их из гнезд, идя по тропинке.

Когда мы прибыли на позицию роты, то узнали, что пленного Шаши Сабо отправили в медсанбат. Там мы его и нашли. Он был ранен в ногу, ранение оказалось неопасным. Венгр сообщил нам важные сведения. Он действительно был наблюдателем и дежурил по ночам, слушая все наши радиопередачи. Под их влиянием он и решил перейти на сторону Красной Армии и добровольно сдаться в плен.

На обратном пути в штаб армии я залюбовался аллеей каштанов. Они цвели необычным, красным цветом. Даже сейчас, когда я вспоминаю эти каштаны, мне кажется, что я вижу его красные свечи.

Воспользоваться помощью Шаши Сабо нам не удалось, потому что из медсанбата его куда-то увезли. Но вскоре разведчики привели с собой артиллерийского лейтенанта. Он рассказал, что венгерская дивизия стиснута по бокам двумя немецкими дивизиями. От него же я узнал, что командует венгерской дивизией генерал-майор Немет, которого я знал, когда он был еще подполковником генштаба. Пленный лейтенант сказал, что в следующую субботу командир немецкой дивизии пригласил к себе в гости венгерских офицеров-артиллеристов.

Узнав об этом, я в очередной радиопередаче обратился к генерал-майору Немету, сказав ему, что положение немцев очень шаткое и потому они стараются зажать венгерскую дивизию в самом неудобном месте. Нечто подобное они пытались сделать под Воронежем, но не успели. Далее я сказал, что очень скоро части Красной Армии снова прорвут линию немецкой обороны и тогда, вполне возможно, мы с ним встретимся лично. А офицерам-артиллеристам я посоветовал не ходить на вечер к гитлеровцам, так как советская артиллерия разобьет в пух и прах здание, где затевается эта встреча.

Не знаю, состоялся ли тот званый ужин у немцев. Знаю только, что русская артиллерия на самом деле снесла огнем здание, о котором сказал нам пленный артиллерист. Так мы рассчитались с гитлеровцами за их стрельбу во время наших передач.