Один коп, одна рука, один сын

Примерно ко второй половине концерта школьного хора Бэлль заволновалась и начала громко кричать. Фрэнси побежала по центральному проходу к тяжелой двери и вышла на улицу. Убедившись, что Бэлль не описалась и не обкакалась, она сначала попыталась дать ей соску, но безуспешно, затем стала убаюкивать, и это помогло. Она стала ходить кругами с Бэлль на руках, тихонько ее укачивая. Дочери уже исполнилось семь месяцев. Всего семь месяцев! Подумать только, как много еще времени впереди, а большинство, преодолев тридцатилетнюю отметку, ноют, что у них ни на что не хватает времени. Фрэнси за эти семь месяцев успела установить такую тесную связь с другим человеческим существом, какой у нее ни с кем прежде не было. Семь месяцев хаоса.

Она присела на красивую кованую скамью. Перед ней высились шпили церкви Святого Иоанна. Драма с погоней, совсем недавно разыгравшаяся здесь, казалась далеким прошлым.

Было полное безветрие. Голубое небо, яркое солнце, довольно тепло. Идеальная погода для праздника в честь окончания школы. Волосы Фрэнси уже успели немного выгореть, а лицо слегка подзагореть, она была одета в светлые брюки и блузку, на ногах — аккуратные босоножки. Лето. Она чувствовала себя свободной. Ее грызла досада из-за того, что это Пер изменил ей, а не она ему, но, вопреки ощущению покинутости и потери, она испытывала облегчение. Да, она когда-то его любила. Да, она когда-то была с ним счастлива. Да, она выходила замуж в полной уверенности, что он — тот, кто ей нужен.

Но теперь, когда все кончено и нет пути назад, стало ясно, что такой конец был неизбежен.

Они слишком долго испытывали друг друга на прочность. Он много раз был вынужден ей уступать против воли, и она прекрасно об этом знала, но предпочитала не задумываться. «Наступит время, — думала она, — и я буду тратить больше времени на семью, чем на работу. Только подождите, имейте терпение». Но она требовала от других слишком много этого терпения, слишком долго заставляла ждать.

Пер совершенно прав. В том, что случилось, была и ее вина. А она все ждала, что увидит в нем какие-то признаки мужественности, но каждый раз обманывалась в своих ожиданиях. В какой-то момент, как раз после погони, случился всплеск, но он иссяк так же быстро, как и возник. А еще эта его неуклюжесть, выводившая ее из себя, безынициативность, отсутствие желания что-то изменить, сделать лучше, нежелание ставить цели и их добиваться. Ему вообще чего-нибудь хотелось в этой жизни? Неужели ему не хотелось, как модно сейчас говорить, самореализоваться?

С другой стороны, а что она сделала для собственной самореализации?

По зрелом размышлении Фрэнси пришла к выводу, что в ее случае цель — добыть себе как можно больше денег и власти по одной простой причине: ее к этому всегда тянуло, ей становилось от этого хорошо. Вот, собственно, и вся жизненная философия, которую она последовательно воплощала.

Умеренности не было места в ее мире.

Умеренность не ее кредо, и она никогда не будет пользоваться ею в своей системе координат.

Умеренность — понятие, бессмысленность которого она хотела доказать своим живым примером, будучи той, кем была, и живя так, как хотела.

Умеренность — качество, не свойственное человеческой натуре, вопреки болтовне о том, что именно она и есть ключ к счастью. Фрэнси ненавидела вечный треп о том, что нужно быть спокойной, подавлять проявления чувств, ни в чем не демонстрировать чрезмерности. Следовало усмирять свои желания и не сметь купаться в роскоши. Нельзя слишком радоваться и чрезмерно печалиться. Быть слишком разговорчивым или молчуном. Хвастаться и прибедняться. Быть слишком успешным или неудачником, с которым нормальные люди не могут и общаться по-человечески.

А также нельзя умирать каким-то необыным образом. Смерть спрятана в некий дальний угол бытия, где обитают «ну, ты знаешь, эти, которые дали дуба».

Тех, кто осмеливался наряжаться в блеск и гламур, краситься помадой и тушью, несмотря на то что они джентльмены, и те, у кого были выпирающие мускулы и резкая манера общаться, несмотря на то что они леди, повсеместно становились объектом осуждения так называемого общественного мнения, ни одного представителя которого Фрэнси в глаза никогда не видела. Она подозревала, что на самом деле просто какая-то группка статистиков, сидя на хорошей зарплате, выдумывает те взгляды, которые якобы исповедует население.

Взрослого, который качается на качелях на детской площадке не потому, что присматривает за ребенком, а сам по себе, и обнимает плюшевого мишку, тут же объявят извращенцем или даже педофилом, хотя у него просто возникла потребность поиграть.

«Почему нельзя продолжать играть во взрослой жизни? — размышляла Фрэнси, подставив лицо ласковому солнцу. — Кто решил, что должно быть именно так?»

Серьезность — следствие вступления во взрослую жизнь.

Все игры должны быть прекращены, нередко в течение одного дня.