Один на миллион

— Мы можем обсудить твою зарплату, — сказала Сильвия. — Ты убедишься, какая я лапочка. Но для начала от тебя требуется одно: сказать, что ты с нами.

В тот момент, когда Куин осознал, что со стульями что-то не так и что за этим скрывается, Сильвия взяла блокнот и спросила:

— Как ты хочешь называться? Содиректор? Директор по развитию? Король дорог?

— Погоди, — сказал Куин громче, чем хотел.

Он сел на один из стульев, поняв, что они расставлены не случайно, как ему сперва показалось, а в определенном порядке. Четыре стула в ряд, один в стороне, рядом с «Телекастером», подключенным к усилителю.

— Чего годить-то? Это же повышение. Ты взлетел по карьерной лестнице.

Они проводят прослушивания. На место постоянного гитариста. С непорочной христианской душой и — что куда более важно — юным светлым ликом, который не изгадит собой обложку альбома. Конечно, они проводят прослушивания. Ясно, как дважды два четыре.

— Слушай, я назову тебя шеф-директором, если хочешь, — сказала Сильвия уже умоляюще.

Но он же музыкант: он хочет играть. В голове зашумело, возникла картинка: Дона — большой босс, с годами ее загорелые руки побледнели, покрылись пятнами, ее накачанные мускулы сдулись. Год за годом она закладывает брошюры в сортировщик, приклеивает ярлыки к каталогам детской обуви. Куин в своем деле — все равно что Дона в своем: насобачившийся, профессиональный, заменимый.

— Ты нужен мне, Куин, — сказала Сильвия. — Ты нужен мальчикам. Ты будешь для них опорой.

Как ни удивительно, но это, похоже, правда: вот они, эти четыре мальчика, стоят и ждут его ответа. Он нужен им, но не как музыкант, а как отец.

— Куин! Алло, ты на связи? Я жду твоего «да».

Если бы Белль могла слышать это: после стольких лет исполнилось-таки навязчивое желание ее отца, которое он часто высказывал: Куину Портеру наконец-то предложили «какой-то руководящий пост». У Куина мелькнуло подозрение, что восхищение песней Говарда Стенхоупа — это приманка, бартер, баш на баш. Но Куину совсем не хотелось быть персонажем из песни Говарда, человеком, который предъявляет свои претензии Господу и при этом имеет наглость обращаться к нему же с просьбой. Куину хотелось быть полной противоположностью. Куину хотелось быть — помоги ему Бог — Тедом Ледбеттером.

— Вся надежда на тебя, Куин, — сказала Сильвия. — Мы договорились, что это наше семейное дело, никаких чужаков.

— Но я не из вашей семьи, Сильвия.

— Почти из нашей, — сказала она, и вслед за этим одобрительно загудели мальчики.

Не мальчики, мужчины: четыре молодых человека, у которых рок прикипел к сердцу. Нет больше подростков, которым он когда-то советовал срывать с себя футболки. Пока Куин мотался с концерта на концерт, не успевая дух перевести, они двигались к своей собственной цели, не упуская ее из виду. Четыре черепахи против одного зайца. Озарение настигло его, как глас Божий из горящего куста: он восхищался ими.

— Все из-за меня, да? — спросила Сильвия. — Знаю, знаю, я сука в ботах. Ты не хочешь работать со мной.

— На самом деле, Сильвия, ты мне нравишься.

Ему нравилось, что каждое божье утро она поднимается и идет на амбразуру.

— К работе прилагается медицинская страховка. Я впишу в нее твою жену и детей.

— У меня нет ни жены, ни детей.

— Вот как? — Она моргнула. — Я думала, есть.

Куин поднялся с отдельно стоящего стула и порылся в кармане, тщетно отыскивая аспирин. Его первая задача в качестве шеф-директора «Тропы воскрешения» — найти гитариста. В обозримом будущем — впервые за всю жизнь его будущее так хорошо обозримо — он будет командовать, а не играть, другой парень сыграет вместо него. В обозримом будущем ему предстоит много репетиций, звукозаписей, гастролей, много контрактов, проектов, переговоров и денег, не будет только музыки.

— Скажи «да», — просила Сильвия. — Избавь меня от мучений.

— Да.

Взрыв ликования, как бурная овация. Тайлер, Брендон и оба Джи трясли поднятыми кулаками, а Сильвия подпрыгивала на месте и визжала, как девочка. Все долго обнимались, жали друг другу руки, похлопывали по спине, не то тронулись умом, не то курнули — впечатление именно такое. То, что Куин чувствовал в эту минуту, он мог описать только так, и никак иначе: его тут любят.

Час спустя он ехал обратно на попутке, в фургоне прачечной, а простая мелодия Говарда крутилась у него в голове по кругу, вызывая удовольствие неожиданное и трудно определимое словами. «Говард, — думал Куин. — Я несу хорошие новости твоей жене». Он вышел на углу Сибли-стрит и направился в тупичок к Уне, чтобы рассказать ей о том, что Говард Стенхоуп, спустя десятки лет после завершения своей исковерканной жизни, восстал из мертвых и подарил всем нечто прекрасное.

Мелодия не отпускала его, и он приноравливал шаг к ее ритму, и вдруг понял, кто эта «прекрасная девушка», перед которой был виноват и перед которой каялся грешник из песни Говарда. Куин увидел и ее грациозную фигуру, и ямочки на щеках, и пышные каштановые волосы. «Говард, — думал он. — Я понял тебя, старина».