Один на один с металлом

– В день нам полагалась прогулка от получаса до сорока пяти минут в так называемом «боксе» – внутреннем дворике с высокими стенами, напоминавшем большую комнату без потолка. Обязательно было присутствие охраны. Унитаза в камере не было, когда заключенному надо было в туалет, он должен был обращаться к надзирателю. Особенно тяжело приходилось Павлу Анатольевичу после перенесенных на следствии допросов «с пристрастием». Но, прекрасно зная, кто он такой, к нему проявила сочувствие администрация тюрьмы. Генерала Судоплатова перевели в тюремную больницу, где каждый день давали стакан молока и можно было сколько угодно лежать в кровати. Потом, когда Павел Анатольевич окреп, его перевели обратно в камеру. И мы с ним с помощью Зои Зарубиной стали готовиться к будущей работе литературных переводчиков после того, как освободимся из заключения. Особую моральную поддержку нам тогда оказал заместитель начальника тюрьмы подполковник Хачикян. Зоя Ивановна передала нам тогда целую кипу книг на французском, немецком, польском и украинском языках. Словом, скучать нам в камере не приходилось. Мы целыми днями занимались переводами и штудировали учебники истории… Да, Витя, бывшим генералам в жизни намного сложнее приходится, – признался Наум Исаакович, посмотрев на меня. – А еще мы написали письмо «на самый верх», где содержались оперативные предложения по противодействию американским частям «зеленых беретов». Наше письмо получило одобрительную оценку секретаря ЦК КПСС Шелепина, курировавшего вопросы государственной безопасности. Потом к нам в тюрьму прислали майора Васильева из Первого главка для обсуждения организационных деталей. Ну и еще он привез целых два килограмма сахара… Меня-то уже выпустили, а вот Павел Анатольевич до сих пор сидит, – продолжил свой невеселый рассказ Наум Исаакович. – В позапрошлом году, когда праздновали двадцатую годовщину Победы в Великой Отечественной войне, наши ветераны подали заявление главе государства с просьбой о пересмотре наших уголовных дел. Среди двадцати четырех ветеранов разведки НКВД было пять Героев Советского Союза и такой известный человек, как Рудольф Иванович Абель [103].

Кстати, нынешний Генеральный секретарь вполне нормальный мужик. В годы войны был настоящим боевым офицером, воевал под Новороссийском на маленьком плацдарме в тылу немецких и румынских войск. При высадке морского десанта сейнер, на котором в числе десантников находился полковник Брежнев, наскочил на якорную мину и погиб. Леониду Ильичу повезло, он в момент взрыва находился не в кубрике, а на верхней палубе. Раненного и контуженного взрывом его выбросило в море. Поэтому именно из-за этой контузии у Леонида Ильича бывают серьезные нарушения речи… Над этим кое-кто из сопляков, видевших войну только в кино, посмеивается. Но вот в его окружении остались многие из хрущевской команды. Они-то, как говорится, и напевают ему в уши… А без нормальных людей в правительстве, один, он ничего при всем желании не сделает.

При этих словах Эйтингона Пинкевич приложил палец к губам, указав рукой на журнальный столик, на котором стоял телефон.

– Пускай слушают, – усмехнулся генерал. – Я никакой тайны из этого не делаю. И когда девятого мая встречался с ветеранами нашего управления, я это же, не скрываясь, говорил. Я говорил еще в тюрьме и сейчас говорю, что на Украине после хрущевской амнистии бывшие бандеровцы уже пролезли в органы местного самоуправления. А их дети уже занимают посты в партийных и комсомольских органах. О чем тут говорить, если Василь Кук – последний командующий УПА, сейчас живет в Киеве и работает в Академии наук Украинской ССР. А это убежденный мотивированный нацист. Каким он был, таким он и после выхода из тюрьмы остался. Между прочим, нынешний первый секретарь Шелест в русских областях Украинской ССР проводит очередную «украинизацию». Во Львове или Тернополе, если ты в магазине и кафе обратишься по-русски, то с тобой даже разговаривать не будут. Нацистская идеология потихоньку и на восток Украины приходит… И Брежнев не может этого не знать, – чуть помедлив, добавил Эйтингон.

– Знаете, Наум Исаакович, как мне в лагере один бандеровец сказал, когда его по амнистии выпускали? – спросил я у Эйтингона. – «Мы воспитаем своих детей и внуков, и они сделают то, что не удалось нам. Полностью очистим неньку-Украину от жидов и москалей, когда придем к власти».

Пинкевич, сделав страшное лицо, опять указал рукой на телефон.

– Да брось ты, Саня. Это же не я говорил, а бывший ротенфюрер из эсэсовской дивизии «Галичина». А у них на Западной Украине это ведь национальные герои, сам знаешь. Еще год отсидки остается нашему Павлу Анатольевичу, – вздохнув, проговорил Эйтингон.

Потом он замолчал, но по перекатывающимся на лице желвакам было видно, что он тяжело вспоминает свое недавнее прошлое. Первым нарушил установившееся молчание Пинкевич:

– Ладно, спасибо вам большое, Наум Исаакович. А мы с Витей пойдем. Нам еще на Казанский вокзал надо, на послезавтра взять ему билет до Оренбурга.