Вторая загадка в том, что стихи, написанные Олегом для книг или спектаклей, прекрасно существуют и просто так, обретая музыку иногда от самого автора, а иногда — от читателей (сама, грешна, руку к этому приложила…)[12]. Пока читаешь книгу, кажется, что эти стихи — плоть от плоти ее, и вне контекста будет непонятно, о чем идет речь. Но как только пробуешь разделить, отрешиться от содержания романа — это получается легко и сразу. И как книга с помощью поэзии обретает дополнительный смысл, так и стихотворение вне книги становится немного другим, и восприятие меняется.
Даже тогда, когда упоминаются конкретные персонажи или географические названия.
Допустим, человек не читал книгу, и что такое Мазандеран, где он находится и какие события там происходили — знать не знает. Так ли для него это важно, если дальше:
Это настолько близко и настолько точно, что — какая разница, «где пути к Мазандерану»? Здесь, в твоем невечном сердце Какая разница, кто такой Абу-т-Тайиб, если:
А уж если человек читал, и знает… то что? Лучше? Хуже? По-другому! В поэзии не обязательно понимать все. Даже нет, не так: в поэзии обязательно чего-то не понимать. Иначе не будет тайны, не будет бесконечных вопросов — а будут одни ответы. Те самые, которые убийцы…
Кстати, о восточных мотивах. Обо всех касыдах, газеллах, хайямках, трехстишиях, пятистишиях… Очень похожая ситуация. Среди литераторов и поэтов бытует мнение, что стилизация — это плохо. Моветон. А почему, собственно? Да потому, что литераторов и поэтов у нас много, хороших литераторов и хороших поэтов — значительно меньше, а уж способных создать грамотную, прожитую, а главное, оправданную стилизацию — и вовсе единицы.
Стилизации Ладыженского на стилизации не похожи. Они похожи на НАСТОЯЩУЮ восточную поэзию. Может быть, дело в том, что, создавая мир, описывая его, писатель-поэт вливается в эту действительность намного глубже и подробнее, чем просто поэт? А может, еще и в том, что кроме таланта созидать есть еще редкий талант воссоздавать, почти по-актерски (что неудивительно для Олега, режиссера и актера театра) проживать отрезки чужой жизни? Слышать краем души ненаписанные стихи Хайяма, аль-Мутанабби или Басе — и доносить их до нас? Повторюсь: не знаю. И знать не хочу. Просто когда я читаю касыды Ладыженского, я не чувствую даже намека на фальшь. И не только потому, что соблюдены правила формы, и бейты стоят так, как им положено, и внешняя рифма перекликается с внутренней подрифмовкой. Я верю: автор там был. Он все это видел. Я знаю, что «так не бывает», не волнуйтесь.
Стихи Олега Ладыженского существуют в книгах по-всякому: и внутри текста — целиком или по отрывкам, и перед структурными частями (как в «Песнях Петера Сьлядека»), и практически в самом тексте (как в уже упомянутой «Бездне голодных глаз»). Главное, что они всегда — в том месте, где нужнее. Где возникает объем для создания недосказанности. Поэтому и без того всегда разные книги Олди становятся еще более разными, неожиданными, непохожими одна на другую. Никогда не знаешь, когда тебя эта самая недосказанность накроет и чего ждать от Олдей в следующий раз.
Впрочем, чего ждать от Ладыженского-соло — тоже предугадать трудно. Он может быть таким:
Или таким:
Или вот таким:
Или каким-нибудь еще. Воистину непредсказуем человек, так легко переходящий от драматично-мифологической и проникновенной лирики, — через безудержный, тонкий, умный юмор — к откровенной, местами грустной, но всегда светлой ироничности. Человек, у которого все это получается высоко и красиво.