Почти невидимые нити сторожевых лучей проваливаются вниз. Ловлю поперечный поток и пускаю свой шершавый сиреневый шепот по его искрящему бледной зеленью краю:
— Эли! Выше!
Она услышит. Я знаю! Откуда?
Не важно.
Крона послушно расступается, принимая меня в себя. Мир смещается обратно, обретая нереальную четкость очертаний. Успеваю заметить темный вихрь с пурпурной сердцевиной, исчезающий в листве дерева по другую сторону от ворот. Мгновение назад я сам выглядел точно так же.
Так, где наружная охрана? Ага, вот один отливающий фиолетовым серебром силуэт, другой. Встопорщенные, ощетинившиеся металлом. А глубоко внутри пульсируют комочки черного страха. Они еще не знают — но предчувствуют. Они настороже, они…
Всего двое?
Нет. Третий… четвертый. За корпусом, с другой стороны. Сюда долетает лишь его слабый отсвет.
А вот здание прощупать не удается — густое переплетение лазурных линий режет глаза, надежно скрывая от взгляда содержимое корпуса — получше маскировочной сети! Хотя в окнах свет не горит. Странно…
Однако пора. Медлить нельзя. Времени у нас — до рассвета. И надо еще успеть вернуться. На миг я позволяю своим глазам вспыхнуть раскаленными углями. Короткий взгляд в сторону Эльвиры — и изумрудный высверк в ответ из приютившей ее кроны. До сих пор не могу привыкнуть к ее зеленым звездам!..
Ладно, вперед.
Мгновенное смешение. Листья разом обретают твердость камня, бритвами секут лицо. Плевать!
Корпус заваливается набок, небо — дыбом, звезды — врассыпную. И лишь совиный глаз луны остается прежним.
Удар. Упругий всплеск в ушах, разлапистый хриплый вскрик наждаком скребет по натянутым нервам. Миг неподвижности и сдавленной тишины. Клыки сами находят жилу. Пьянящее безумие сладостным потоком вливается в меня; я пью его силу, его жизнь, я делаю их своими! Я чувствую его отчаянный ужас, незаметно сменяющийся тоской обреченности, покорностью судьбе, и вот уже — гибельным восторгом, последним, смертным блаженством уходящего от поцелуя не-мертвого! О, если бы я сам мог испытать это вновь, наяву, а не в тех
Ты знаешь, я завидую тебе, парень!
Честно.
Завидую еще и потому что,
Я бы тоже хотел уйти —
Рывком прихожу в себя — и с неожиданной ясностью понимаю, что все мы — мы, вампиры, — наркоманы. И наш наркотик — не кровь.
Хуже.
Много хуже.
Наш наркотик — смерть.
Собственная ли, чужая…
Ладно, проехали. Сейчас — не время для рефлексии. Мы здесь не за тем.
Ухватываю картинку целиком, тут же вычленяя важное. Наружных охранников осталось двое. Эльвица уже «сделала» ближайшего — его силуэт на глазах блекнет, растворяется, исчезает. Да, именно так это выглядит, когда мы выпиваем из человека жизнь.
Одного надо оставить капитану — чтобы потом не отвлекался.
…Когда я поднялся, закончив связывать последнего охранника — «клиента» для Василия — я встретился с ней взглядом.
— Знаешь, Влад, — в ее голосе неожиданно прозвучала такая тоска, что меня невольно пробрал озноб, — мне кажется, еще немного — и я не выдержу. И попрошу тебя всадить мне осиновый кол в сердце. Кровь, все время кровь и смерть, ночь за ночью… И так — всегда, целую вечность?! Я не выдержу, Влад, я сойду с ума! Они же ЛЮДИ!
Черт! У нее «ломка»! Запоздалая — и оттого еще более страшная, чем у меня в свое время. Проклятье! Как не вовремя…
Отвечай же скорее, дубина, труп ходячий! Вспомни, что говорил тебе Генрих! Только жестко, жестко — как ладонью по лицу, с размаху!
— Ты сама знала, на что шла, Эльвира. Я тебя предупреждал. Помнишь? Так что теперь не жалуйся! Распустила сопли? Кол в сердце хочешь?! Будет тебе кол! Вот только разнесем на хрен этот гадюшник — и пожалуйста! А можешь на солнце выйти. Знаешь, как горят вампиры? Хочешь попробовать?!
— Влад… ты… ты что… — она в ужасе отшатнулась. Отчаянная обида плескалась в ее изумрудных колодцах, грозясь вот-вот вырваться наружу. — Это же… это же подло, Влад — то, что мы делаем! Это же все равно… все равно что воевать с детьми или с калеками!
Уж лучше бы она меня ударила.
— Мы не воюем с ними. Мы их просто едим. Как скот.
— Влад… но они же люди. ЛЮДИ! Мы ведь и сами были людьми! Опомнись!
— Опомнись — и что?! Что, я тебя спрашиваю?! Возьмем по пистолету и на счет «три» всадим друг другу по серебряной пуле в сердце?! Или будем загибаться в каком-нибудь подвале, воя от голода и сходя с ума — как твои «крестники»? Да?!
Она молчала потупившись. Кажется, ее понемногу отпускало, она приходила в себя.
Я шагнул к ней, обнял за плечи, заглянул в глаза.
— Ты ведь хочешь быть со мной? Быть не такой, как все? Купаться в звездном свете, скользить по лунному лучу, видеть мир таким, каким его видим мы? Хочешь, я научу тебя растекаться туманом? Хочешь?