Один против судьбы. Повесть о жизни Людвига ван Бетховена

— Тогда я спою еще одну. Хотите? — воодушевился Бетховен и запел другую песню Гёте, о любимой Италии, голосом еще более громким и резким:

Лейтесь вновь, слезы вечной любви!

Беттина снова аплодировала ему, и он поблагодарил ее:

— Обычно люди плачут, услышав что-нибудь хорошее. Но такие люди — это не художественные натуры. Художники обладают могучими душами. Они не плачут!

Беттина широко открыла глаза.

— Нам, женщинам, слезы иногда можно и позволить. А кроме того, вы могли бы предложить мне сесть!

Не дожидаясь приглашения, она присела на край кушетки, заваленной нотами и книгами. Она вытянула ноги и, постучав по полу кончиками черных туфель, выглядывавших из-под длинной юбки, сказала:

— Наши говорили мне, что вас нелегко разыскать. Будто у вас три квартиры: одна в городе, другая здесь, у городской стены, а третья за городом. Но от меня вы нигде не укроетесь, маэстро! Я вас и на дне Дуная найду!

Бетховен добродушно кивал головой. И хотя молодая дама старалась говорить как можно яснее, он слышал ее достаточно плохо. Однако ему доставляло большое удовольствие любоваться дерзким и таким милым существом. Она пришла к нему лишь во второй раз, но чувствует себя здесь как дома.

Бетховену было свойственно — это несомненно — с доверием тянуться к людям, как тянется к незнакомому прохожему котенок, потерявшийся в полях.

— Ко мне так и валят визитеры! Всякие знатные господа, которых я не люблю. Если бы я не скрывался, не было бы отбоя от посетителей…

— …которые влезали бы в вашу квартиру незваными, как я, да? — засмеялась она.

— Меня засыпа́ли бы приглашениями к обеду, ужину и даже завтраку!

— А меня как раз послали для того, чтобы заманить к нам на обед.

— Но у меня, право, нет времени, барышня, — пожал он плечами.

Она сделала вид, что огорчилась, но тут же вскочила с кушетки, и снова раздался взрыв смеха.

— Вы думаете, что я огорчилась тем, что вы не хотите идти к нам? Как бы не так! Я знала, что вы не пойдете. И огорчилась оттого, что вы назвали меня «барышня».

— Но как же иначе!

— Беттина! Я бы в самом деле хотела, чтобы вы так меня называли, — повела она прелестной головкой. — Гёте зовет меня просто «дитя». Кое-кто уже тоже стал меня так называть, вслед за ним. Будто я и правда вечное дитя. Но я, представьте, через год выйду замуж, — подняла она вверх розовый пальчик.

Композитор явно любовался ею. Он действительно находил в этой веселой девушке что-то детское и безуспешно гадал, сколько может быть ей лет. Пожалуй, между семнадцатью и двадцатью годами. Она мгновенно поняла, о чем он думает.

— Сколько мне лет? Все дают мне меньше, но мне уже идет двадцать пятый год. Я, слава богу, сама этому не верю и не стараюсь держаться с важностью.

Она и в самом деле не старалась. Беттина явно чувствовала себя здесь как дома, может быть и потому, что ее родные были знакомы с композитором давно.

Впервые к Бетховену ее привела сестра, вышедшая замуж за известного профессора римского права, знакомого с Бетховеном еще с Бонна. Обе они гостили у своего родственника, Биркенштока, в доме которого Бетховен бывал на музыкальных вечерах уже многие годы.

Она в самом деле обладала даром легко сходиться с людьми. Недаром Гёте любил ее, как дочь.

Она начала рассказывать о Гёте, почувствовав, что композитор с удовольствием слушает ее рассказ о жизни поэта. Образованная и любящая музыку семья Брентано была прибежищем композитора в первые месяцы его венской жизни. Младшая Брентано приехала в Вену только недавно, однако ей казалось, что она знает Бетховена уже много лет.

Поэзия Гёте давно притягивала Бетховена. Только неделю назад он закончил музыку к трагедии «Эгмонт», она должна была идти вскоре в венском театре.

Беттина была талантливой рассказчицей: перед ним возникали живые картины жизни гостеприимного дома в Веймаре, фигуры желанных гостей, звучали мудрые речи Гёте. Девушка оказалась не такой наивной, как это можно было подумать. Она повторяла, почти дословно, серьезные суждения об искусстве, услышанные ею в разное время, которые она быстро усваивала.

Это она переняла у своего брата-поэта, размышлял Бетховен, слушая ее. Однако подозрение это было необоснованным. Беттина обладала незаурядным умом и была образованна. Композитор постепенно попадал под ее обаяние, девушки, очаровательной и остроумной, так отличавшейся от жеманных и необразованных девиц из мещанских семей. Как и Гёте, он был захвачен бурным потоком ее речей, искренних, страстных. Беттина постоянно была чем-то увлечена. Он говорил с ней откровенно:

— Стихи Гёте сильно увлекают меня не только своим содержанием, но и ритмом. Его язык меня волнует и буквально понуждает к сочинительству. Из этого волнения возникает мелодия, и я должен разрабатывать ее. Музыка — это как бы переводчик между духовной жизнью и нашими чувствами. Я хотел бы поговорить об этом с Гёте, если бы мог рассчитывать быть понятым.

Давно уже мечтал он о встрече с Гёте, и ему показалось, что Беттина могла бы быть посредницей между ними. Он неуверенно заговорил о такой возможности.