Один против судьбы

Должно было пройти несколько десятилетий, прежде чем смогли оценить и понять эту музыку. Она казалась тогда слишком необычной и такой грубой в сравнении с итальянскими операми!

В эти горькие дни приходили милые письма от Франца Брунсвика, старого друга из Коромпы:

«Пусть Вена остается для французов и дураков! Приезжай к нам! Ты будешь жить здесь так, будто Вены и на свете нет!»

После провала нового варианта «Фиделио» Бетховен покинул Вену. В его багаже лежал клавир сонаты, которую из всех своих фортепьянных сочинений он любил больше всего, сонаты, известной миру под названием «Аппассионаты».

Никому еще он не позволял играть ее. Ни для кого еще не играл сам. День, когда она прозвучит впервые, должен быть не таким, как все. А тот, кто впервые донесет до постороннего слуха ее аккорды, не должен быть равнодушным.

В усадьбе он нашел все таким же, как прежде. Сражения не повредили ни одной ветви в парке. В гостиной ему показали уголок, называвшийся бетховенским. Показали фортепьяно, оно считалось бетховенским. В саду уцелела липа, носившая его имя.

Вещи оставались на прежних местах, но обитателей дома судьба развела в разные стороны. Не сверкали здесь уже очи неверной Джульетты, не звенел смех сестер Жозефины и Шарлотты. В большом доме жили вместе с матерью лишь Франц и старшая из сестер Тереза. Франц по настоянию матери теперь все больше времени отдавал хозяйству. Из их молодой «республики» теперь его сопровождала по садовым аллеям только Тереза.

Однажды, когда они шли вдвоем под деревьями, едва покрывшимися зеленью, Бетховен сказал своей спутнице:

— Я рад, что нашел здесь хотя бы одну близкую душу.

— «Нашел»? — с упреком переспросила опа. — Находят то, чего не знали раньше. Эта близкая душа была здесь всегда. Однако вы ее забыли.

Голос у нее был мягкий, музыкальный. Он взглянул на нее. Ему показалось, что он в самом деле видит ее в первый раз. Неужели она всегда была такой? Чистые, благородные черты лица, глаза, полные огня, но при этом мечтательные, задумчивые, нежный и выразительный рот.

Почти каждый вечер завершался музицированием в тесном домашнем кругу. Изредка появлялся кто-нибудь из соседей.

Бетховен играл, не дожидаясь просьб. Он чувствовал себя у Брунсвиков как дома. Никто не давал ему почувствовать неравенство их происхождения. На правах старых университетских друзей они были на «ты» с Францем. Его сестра была для Бетховена просто Терезой.

Он приносил с собой свертки нот, проигрывал отрывки из «Героической» и из злополучной оперы «Фиделио». Несколько раз в груде нот оказывалась «Аппассионата». Но ни разу композитор не сыграл из нее ни единого такта.

Ему хотелось бы сыграть «Аппассионату» для той единственной души! Да, только так! И снова он уносил клавир в свою комнату. И все же однажды забыл его на рояле. А обнаружил это на другое утро, и самым удивительным образом!

Он возвращался с прогулки из лугов, покрытых росой. Подойдя к своей комнате, Бетховен остановился пораженный: его соната, которую он так тщательно таил от света, приглушенно доносилась из гостиной.

Или он ошибается? Может быть, это звуковой мираж? Может быть, его мозг переутомлен? Он прислонился к степе и слушал.

Нет! Кто-то действительно играл его «Аппассионату», ее первую часть, в которой мечется Душа, и Зло нападает на человека, а тот взывает о помощи, предчувствуя печальный конец.

Кто посмел прочитать его исповедь?! Он без стука открыл дверь. За роялем, спиной к двери, сидела Тереза. Она отрешилась от всего и ничего не слышала вокруг себя.

— Тереза! — позвал он, в этом возгласе слышались и удивление и гнев.

Она испуганно вскрикнула, повернулась к нему и поднялась со стула, ее лицо залилось краской.

— Простите, ведь ноты лежали здесь! — Она опустилась на стул, почти упала на него, закрыв лицо руками. — Это так удивительно, Людвиг, и это… так прекрасно. Почему вы никогда не играли ее нам?

Он молчал некоторое время, потом сказал:

— Есть вещи, которыми человек до поры до времени не делится ни с кем.

Она прикусила губу.

— Вы очень страдали!

— Все, что хочет выжить под небесами, вынуждено бороться против рока — трава, человек, все человечество. Но мало кому приходится вести столь тяжкую борьбу, как мне.

— Я знаю, — ответила она. — Но Бетховен не может проиграть бой.

— Не может? — горько переспросил он, — А если у него связаны руки? Если он осужден На ужасную кару — глухоту?

— Луиджи! — проговорила вдруг она. — Я отдала бы свою жизнь, чтобы освободить вас от вашей беды. — Тереза в первый раз назвала его этим именем, раньше она позволяла себе это только в своих думах.

— Иногда легче умереть, чем жить, — сказал он глухо. При этих словах он быстро нагнулся и поцеловал ее руки — одну и другую. — Но я не стою того, чтобы за меня умирал кто-нибудь. За человека, чей талант не признал? За такого грубияна, за неудачника?

— Луиджи, но вы должны чувствовать, что., — Она запнулась, охваченная нежностью. — Не вынуждайте меня, чтобы я сказала вам…

Он смотрел на нее смущенно, не понимая. Потом сказал сдержанно: