Один сезон в тайге

Зайцу что-то показалось подозрительным. Он остановился в нескольких шагах, сел, долго озирался, становился столбиком, дёргал носом, прядал ушами. Я смотрел на него сквозь ветви пихты и почти не дышал. Тут как раз прилетел хозяин гнезда дрозд, начал на меня кричать. Потом сел на ветку над зайцем и принялся кричать на него. Зайцу это не понравилось, он приподнялся на лапах, что-то прошлепал дрозду своими толстыми губами, мне даже показалось, что он раздражённо огрызнулся. Видимо, обстановка стала совсем уж нервной, заяц помотал лопоухой головой, оставил на тропе несколько свежих шариков и ускакал туда, откуда пришёл.

В лесу часто попадаются дуплистые деревья. Дупла бывают разные, и в них гнездятся многие птицы. Но в диком лесу, откуда не убирают старые деревья, большинство дупел пустует. В эту экскурсию мне тоже попадались дупла. Но те, до которых я мог добраться, были пустые, и как ни пытался я увидеть в них что-нибудь интересное с помощью специального маленького зеркальца на ручке, ничего не видел. И жалел, что среди нашего снаряжения не было специальных когтей. Ведь пеночки, ради которых мы сюда приехали, гнездятся на земле, нам не надо влезать за их гнёздами на деревья.

А один огромный берёзовый пень, во все стороны глядевший дырками дупел, был очень интересен. Возле него при моём приближении засуетились две сероголовых гаички. Это такие пухленькие маленькие синицы, жительницы северной тайги, родственники пухляков, или буроголовых гаичек, что любят посещать кормушки в наших пригородных лесопарках и безбоязненно садятся на руки людям, когда их кормят семечками. Наверняка одно из дупел в берёзовом остолопе принадлежало сероголовым гаичкам. Но в нижних дуплах было пусто, а выше я всё равно бы не полез, даже с когтями: пень был сильно трухлявым, он весь загудел и угрожающе зашатался, когда я стукнул по нему кулаком.

Вскоре я нашёл ещё гнездо. Как и дроздовое, оно тоже было на пихте, и тоже с ярко-голубыми яйцами, только маленькими и без пятнышек. Цвет лотка, на дне которого лежали яйца, был, пожалуй, ещё неожиданнее, он был медно-красного цвета. Это было гнездо сибирской завирушки, сделанное в виде глубокого толстостенного бокальчика из зелёного мха. На дне лежал слой каких-то растительных стебельков, в которых я, приглядевшись, узнал плодовые ножки того же зелёного мха ― кукушкина льна. Они обычно торчат над плотными моховыми подушками невысокой красноватой щёточкой, а на вершинке каждого стебелька ― маленькая коробочка со спорами ― спорангий. Сам стебелёк называется спорангионосцем. Так вот, завирушка нащипала этих спорангионосцев и выстлала ими дно гнезда, предварительно оборвав с них коробочки спорангиев.

Ну зачем, скажите на милость, маленькой птичке украшать дно гнезда? Или в этих премудростях есть какой-то другой смысл? Может быть, спорангионосцы обладают антисептическим действием, а их красный цвет ― случайное совпадение? А зачем яйца ярко-голубые? Ведь этот цвет совсем не маскирует.

Я брёл по тропинке и не мог отвязаться от мыслей, которые мне приходили уже не впервые. Откуда и зачем природе красота? Почему появились красивые цветы, бабочки? Зачем птицам такие красивые песни? Вот хотя бы у того же певчего дрозда, в жёлтом гнезде которого лежат голубые с чёрными крапинами яйца. Почему у оляпки такая ярко-белая грудка? А у варакушки ― голубая. А у тетеревов хвосты в виде лиры. Да мало ли ещё!.. Конечно, есть сигнальные функции у песен птиц и у их окраски ― для опознавания, для поисков брачного партнёра и так далее. Есть защитная окраска, предупреждающая, пугающая. И каждая из них по-своему красива. Известно много примеров, когда какая-то красивость на поверку оказывается лишь побочным эффектом какой-то целесообразности. Но всё же зачем им такие яркие краски, такие совершенные узоры? Зачем ярко-голубые яйца?

Нет, я никогда не поверю во всеобщий диктат полезности и целесообразности. Что-то наверняка появилось случайно, ни зачем. Вот появилось, и всё. Но ведь может и сама красота быть целью совершенствования и свидетельством совершенства. Глубоко убеждён, что эстетизм, чувство красоты и стремление к ней ― это достояние не только людей, человеческих цивилизаций. Это свойство если не всего живого, то очень и очень многого. Наверняка чувство прекрасного появилось в мире задолго до появления людей, обезьян, да и других высших животных.