Один шаг

– Я полагаю, что вам лучше всего остаться, – сказал он мне, пытаясь достать до земли руками. – Наведете порядок в лагере и вообще отдохнете.

Перед уходом в маршрут он вынес из палатки небольшой флакончик, граммов на сто, не больше.

– Здесь спирт, – сказал шеф. – Спиритус вини ректификата, как говорят врачи. Самое хорошее лекарство.

– Совершенно верно, – ответил я, щелкая себя пальцем по горлу.

– Вы меня неправильно поняли, Борис. Спиртом надо растирать ногу. Больше у нас спирта нету, это последний.

– Он его все равно употребит внутрь, – рассмеялся Ром.

– Не говорите чепухи, Роман. Борис собранный и дисциплинированный человек.

Я немного покраснел от похвалы, но шеф не заметил этого и на прощание еще раз прочитал наставление:

– Если мы почему-либо задержимся, встречайте самолет. Погрузите образцы. Отдайте пилотам корреспонденцию. Примите продукты. Вот, пожалуй, и все. В общем не расхварывайтесь и ведите себя молодцом.

– Поправляйся, Борис, – сказала Галка.

– Будьте здоровы в прямом смысле этого слова, – Филипп Сергеевич галантно приподнял шляпу с лебединым пером.

Даже Ром, и тот кивнул мне головой. Он был в хорошем настроении, потому что шел в маршрут вместе с Галкой.

Я немного поморщился, чтобы все видели, как у меня болит нога, и, прихрамывая, попытался немного проводить бородача и шефа, но шеф прикрикнул, чтобы я немедленно забирался в палатку и растирал ногу спиртом.

– Если мне полегчает, я набью уток, – крикнул я им вдогонку.

– Лучше не надо. – Шеф обернул ко мне свое бронзовое, внимательное лицо. – Впрочем, если боль в колене пройдет, а ствол вашего ружья станет притягивать уток...

– Понятно, Петр Петрович, – сказал я весело.

– Не думаю, чтобы кто-либо отказался от жаркого, если оно будет, – уже издалека поддержал меня Филипп Сергеевич.

Я смотрел, пока все четверо спустились в лощину, потом поднялись на гребень. Отсюда Галка с Ромом пошли вдоль речки, а шеф и бородач прямо. С гребня Галка обернулась и, заметив меня, махнула рукой. Все-таки она хорошая девка, а я последний подонок, если смог ее ударить.

Для верности я подождал еще с полчаса, – вдруг кто-нибудь вернется? – но никто не вернулся, и я быстро принялся за дело. Прежде всего я хлебнул глоток спирта и включил рацию. Как только накалились лампы, вынул крайнюю слева, сильно труханул ее о ладонь и поставил на место. Лампа уже не горела.

– Порядок, – сказал я вслух и полез в ящик, где лежала такая же запасная, последняя, и положил ее в карман.

Потом я взял порожний рюкзак и стал собираться. Отлил во флакон диметила из большой бутылки. Достал несколько коробок спичек. Из погребка принес две банки сгущенки, но подумал и пошел еще за одной. Осталось пять банок, но я решил, что им через два дня подбросят продукты самолетом, а мне ждать подмоги неоткуда.

Пока я нагибался, снимая дерн с ямы, острые концы цоколя лампы больно впились в живот. Я хотел было кокнуть лампу обо что-либо твердое, но осколки рядом со складиком меня не устраивали, и я зашвырнул ее в заросли тальника.

Затем сунул в рюкзак котелок и ложку, отсыпал крупы, кускового сахару, отложил из мешка сухарей. Больше всего, однако, я рассчитывал на подножный корм, а потому забрал у шефа две коробки патронов по двадцать пять штук, а еще два загнал в стволы.

– И все-таки ты поступаешь подло, как последняя скотина, – сказал я сам себе.

– А как прикажете поступить в моем положении? – ответил я, пожимая плечами. – Что прикажете делать, если кругом, куда ни плюнь, одна пустая тундра, ноль целых и две сотых человека на один квадратный километр?

– Но ведь эти люди отнеслись к тебе по-человечески, они не спросили даже, кто ты есть на самом деле. Они беспокоились о твоем здоровье и поинтересовались, как твое сердце.

– Про сердце, положим, шеф спросил для того, чтобы узнать, смогу ли я таскать его каменные рюкзаки...

– Но сегодня, когда ты сказал, что у тебя болит нога, они ведь поверили тебе и оставили тебя в лагере, чтобы ты отлежался и поправился. А что делаешь ты? Чем платишь за добро?

– Спасаю свою драгоценную шкуру, не больше и не меньше. И вообще давайте прекратим этот идиотский разговор, Борис Шевелев.

– Шевелев?.. Что от него осталось под колесами угольного состава? Грязь. Лужа... Но разве он достоин лучшего?

– Интересно, где тебя положат, если ты пропадешь в тундре?

– Дурак! Тебя вообще не будут хоронить. Тебя просто не найдут и навсегда вычеркнут из списков. Только и всего...

– Но если ты знаешь, что пропадешь, зачем уходишь? Куда?

– Ну вот, ты опять начал задавать глупые вопросы, вместо того чтобы заниматься делом...

Я торопливо затянулся цигаркой, закашлялся, и это вернуло меня на землю.