Один. Сто ночей с читателем

При том, что Достоевский тащит у большинства предшественников (и это нормально, ещё раз говорю: литература молодая, эклектичная, с точки зрения хорошего вкуса очень проблематична), всё же ему удаётся выстроить, и очень убедительно выстроить мрачную, страшную атмосферу романа – конечно, атмосферу болезненную, но написанную необычайно талантливо.

Во-первых, он совершенно гениально передаёт состояние бреда, помешательства, сна. Вспомните абсолютно абсурдистский эпизод, когда Раскольникову снится (мы не знаем ещё, что это сон), что он пришёл на место убийства старухи, видит в окне огромный красный месяц и думает: «Это, верно, он теперь загадку загадывает». Это иррациональная логика сна, только во сне приходят такие мысли. И, конечно, потрясающе найдена сцена, когда Раскольников начинает бить старуху по голове (тоже во сне), а она мелко трясётся и хихикает, хохочет. Пожалуй, в изображении страшного – в особенности страшного сна – Достоевскому как художнику равных нет. Здесь весь русский триллер зарождается и достигает высшего расцвета.

Надо вам сказать, что эти сны не имеют прямого, какого-то буквального толкования, буквального значения в романе. Вот о чём, например, сон Ипполита? Страшное насекомое с раздвоенным хвостом, похожим на трезубец, бегает по стене рядом с его головой, а потом собака Норма хватает эту щекочущую, стрекочущую, состоящую из скорлупок тварь – и укушенная в язык умирает, успев спасти хозяина. Кстати говоря, когда я об этом читал в Крыму, по стене у нас бегала огромная сколопендра, и я до сих пор помню, как мать тем же самым «Идиотом» её и прихлопнула. Это было очень страшное ощущение. Так вот, этот сон не имеет прямого толкования, но страх, ужас, отвращение, которые содержатся в нём, говорят нам о душе Ипполита и о его душевной травме гораздо больше, чем сказали бы десятки каких-то свидетельств и описаний его заблуждений.

«Преступление и наказание» – это роман идеально соразмерный, роман очень точно построенный, роман, в котором каждому герою соответствует свой зеркальный двойник. А у самого Раскольникова даже два таких страшных двойника: с одной стороны, Свидригайлов, а с другой – Лужин. Образ Лужина с бакенбардами в виде двух котлет, образ этого человека, который руководствуется «теорией целого кафтана» – пародийно осмысленной «теорией разумного эгоизма» Чернышевского, – это, конечно, блестящая художественная удача. И все в этом романе, вплоть до Лебезятникова, вплоть до Мармеладова, – именно блестящие художественные удачи.

И сколько бы ни говорил Набоков о том, что ужасно дурновкусна сцена, в которой проститутка и убийца вместе читают о воскресении Лазаря, эта сцена очень глубоко сделана. Ведь не случайно Соня накрывает Раскольникова драдедамовым платком. Это точно уловленный жест принятия исповеди – жест исповеди, потому что епитрахилью накрывают голову исповедующегося. И сцена эта при всём своём безвкусии исключительно сильна.

Пара достаточно занятных вопросов пришла про Достоевского, пока мы разговаривали.

– Почему американцы так любят Достоевского?

– Ну это как раз совершенно очевидно. Потому что американцы любят русскую душу именно такой, какой описал её Достоевский. Она позволяет им относиться к России как к некоему грозному и страшному чуду. Это такая эстетизация русского абсурда. Более того, это тот образ, в котором Россию любить приятно.

Наверное, самый наглядный образ такой России – это Грушенька из «Братьев Карамазовых». По-моему же, это образ самый отталкивающий, самый отвратительный и даже для Достоевского не слишком приятный, потому что он всё время подчёркивает: ещё немного, и она расползётся, станет просто некрасива, почти безобразна. Но сейчас, пока она просто полновата, она неотразимо обаятельна и прямо страшно хороша. Грушенька – истеричка. Грушеньке нравится стравливать мужчин. Грушенька сексуально притягательна. Помните, там один изгибчик, который отозвался на ножке в левом мизинчике, – это, конечно, прелестно. Но не надо забывать и о том, что именно Грушенька в романе – главная первопричина всего злодейства. Мы можем думать, что убил Смердяков (мы в этом не уверены, роман не доведён до конца). Но даже если убил действительно Смердяков (единственным доказательством чего являются две тысячи, им похищенные, и его собственное признание), всё равно пружина действия – это Грушенька.

Вот ещё вопрос:

– Вы назвали самым совершенным романом «Преступление и наказание», а раньше вы говорили, что высшая точка художественных свершений Достоевского – это «Бесы».