Один в Антарктике

— Из Крайстчерча прислали целую ель. Вот я и отхватил кусочек для нас.

— Подарков нет. Это хорошо. Похоже на мое варево, только вкус другой. Чем ты занимался все это время?

— Работал с собаками да бродил по шельфу, в основном занимался триангуляционными съемками. Так себе работенка. Я делал съемочные станции и устанавливал динамометры. Видишь ли, в следующем сезоне мы снова сможем их проверить и тогда выясним величину сдвига шельфа.

— Почта! Где же моя почта?

— Да вот она. У тебя перед носом.

— Ну конечно же! Послушай. Почему бы нам на пару дней не прокатиться на ту сторону Пролива? А? Давай смотаемся отсюда на время.

— О'кей.

— Тогда поедем в сочельник. Черт подери! Что это, интересно, спрятала туда мать? Она никогда не умела делать пакеты. Пляжное полотенце! Ну и ну! Она, видно, думает, что я собираюсь тут купаться. Ты знаешь, профсоюз новозеландских рабочих почти три года преследует меня за неуплату членских взносов. И все никак не отстанут. А кому-то взбрело в голову, что я вскоре отправляюсь в свадебное путешествие. Наприсылали разных проспектов с видами уютных коттеджей и уединенных пляжей. Как тут не заскрипеть зубами! Дело ясное. Стоит лишь приехать сюда, как о тебе все вспоминают, не так ли. Теперь насчет Барбары. Ты ведь ничего не знаешь о Барбаре?

— Нет. Что-то новое?

— Да. Новое. Я сам о ней ничего не знаю. Пожалуй, я ее даже не понимаю как следует. Она библиотекарь из университета.

— Не одна из «тех» девиц?

— Ничуть на них не похожа. И очень красива. Не знаю, как тебе это объяснить. Таких, как она, я еще не встречал. Благодаря ей я все время ощущаю самого себя. Когда я был с ней, все мне казалось важным, необыкновенным. Я познакомился с нею вечером накануне отъезда. В самолете я не мог говорить об этом. Слишком был поглощен ею.

— Ты не успел привязаться к ней. Ведь вы были знакомы всего несколько часов.

— Да. Но за эти часы произошло так много. Я все время вспоминаю ее. Думаю. Я не смею вскрыть это письмо. Видишь, как оно вышло. Она всякий раз кладет меня на обе лопатки. Она, видно, знает гораздо больше, чем я. И потом, у нее чудесная кожа. Мягкая, нежная, как у младенца.

— Ты держись, а не то пропадешь.

— Понимаешь, это какая-то пытка. То есть все время помнишь те чувства, которые ощущал в ее присутствии.

— Знакомая история.

— Она ни во что не верит. Ни в бога, ни во что другое. Но, похоже, она что-то знает, она как-то спокойна внутренне. Словно ей известна какая-то тайна. Возможно, это лишь иллюзия. Мне, видно, надо поверить в то, что она чему-то верит или что-то знает, а то мне все время кажется, что я ничего не знаю. Сколько часов я просиживал тут, ломая голову то над тем, то над другим! До чего хорошо, что теперь я не одинок.

— Ничего, все у тебя будет в порядке.

— Я это знаю, знаю. Все будет в порядке, но я по-прежнему ломаю голову. Ты прости, что я все об одном и том же. Это вовсе не чувство вины. Я имею в виду, по отношению к ней. Просто я рад тому, что у нас было так, как было. Это было чудесно. Но благодаря ей я столкнулся с чем-то таким, чего я не понимал. Я чувствовал это в ней. Назвать это жизненной силой или чем-то иным было бы глупо. Несколько банально... Но то, что я в ней ощущал, было именно ею. И присутствие этой силы я чувствовал и здесь. Все время. И у меня такое ощущение, что сила эта, это начало, словно бы страдает все время. Будто в Барбаре появилось нечто такое, что убивает то самое живое начало, которое возникло и расцветало в ней. Вот каково мне тут. Что-то все время подтачивает меня, мои силы. Подтачивает, подобно ветру и поземке, которые разрушают тут горные породы. И эти льды... От них еще хуже. Кажется, будто тебя привязали к столбу и жгут на медленном огне. Он не очень жарок, но он все тлеет и тлеет и постепенно подтачивает твои силы. Я с таким нетерпением жду, когда лед сойдет. Почему-то мне это кажется важным... Я жду, чтобы лед сошел, освободил нас от своих оков, дал нам расти, есть, жить. И в то же время я этого боюсь, потому что тогда я снова стану ко всему восприимчивым. Будто с меня снята кожа. Но я не должен быть таким, Стар. Я никогда таким не был. Многие годы меня учили тому, как надо анализировать явления, как на них смотреть. И я подавлял в себе разные там сантименты. Но вот они, тут как тут... Прости... Я не смею открыть тебе это.

— Плеснуть тебе в кофе рому?

— Да, это было бы кстати.

— Что ж, считай, что тебе повезло. У меня осталось почти полбутылки.

— Молодец, Стар. Ты, как всегда, такой же флегматичный. Но я знаю, что тебя посещают дурные сны. Я помню, ты мне однажды рассказывал. Ха-ха! Все мы из одного теста сделаны.

— Я не люблю много думать об этом, Дик.