Один в море воин

Неловкую паузу нарушил Полундра. Он только что освободился от гидрокостюма, с волос спецназовца капала вода. Он подошел к телам товарищей и негромко сказал:

– Кто бы вас ни убил, парни, знайте, они кровью умоются. Слово даю.

У кого-нибудь другого эти слова, возможно, прозвучали бы смешно. Но Полундра говорил так, что всем было ясно – он не выпендривается и не шутит. Раз сказал, умоются, значит, умоются. Не такой Сергей Павлов человек, чтобы подобными словами попусту бросаться.

Больше не было сказано ни слова. Полундра еще с минуту постоял над телами, а потом молча ушел к себе в каюту. Остальные моряки тоже стали расходиться, только нескольких мичманов задержал врач – он приказал им перенести тела в лазарет.

Оказавшись в каюте, Полундра первым делом вытащил из тумбочки маленькую бутылочку с неразведенным медицинским спиртом. И шарахнул одним глотком граммов пятьдесят. Помотал головой, пережидая охвативший глотку огонь, а потом снова приложился к бутылочке. Вообще-то такое поведение было ему совершенно несвойственно, но сейчас Полундра понимал – надо. А то он не сможет спокойно думать, слишком уж сильно сейчас ему эмоции рассудок затмевают.

А подумать есть над чем. В один узел завязались сразу несколько проблем, и распутать это сплетение может только он. Сегодня последний день учений. Завтра утром будет официальное закрытие, а потом российские корабли должны будут возвращаться домой. Получается, на поднятие БЛА и расследование обстоятельств гибели спецназовцев совершенно нет времени. Ведь оставаться здесь больше положенного они просто не имеют права. Хотя расследовать гибель Моржа и остальных парней может и местный резидент. Но вот нырять под воду и поднимать «Зимородка» он точно не сможет. Не его это профиль. Получается, единственный человек, который может поднять БЛА, это он, Сергей Павлов. А в свете этого становится особенно важной еще одна проблема. Говорить или не говорить о том, что с ним произошло в гостинице? А если говорить, то кому? С особистом он разговаривать не будет, это уж совершенно точно. С этими уродами он еще несколько лет назад зарекся дело иметь без прямого приказа непосредственного начальства. С кем тогда разговаривать? С командиром гидрографического судна? Нет. Давлетов, по сути, командиром «морских дьяволов» не является. Они находились у него только в оперативном подчинении. Эх, хорошо бы с адмиралом Сорокиным связаться! Но это – неосуществимые мечты. Никто ему канала связи для этого не даст. Тогда что же получается? Виниться и каяться некому. Не адмиралу же Кохонову, в конце концов?! Рылом не вышла эта крыса… Нет, не крыса, он все ж таки моряк. Ладно, пусть морская свинка. Так вот, рылом эта свинка не вышла, чтобы настоящий «морской дьявол» к нему с повинной шел! Да и не в одной гордости тут дело. Во всей эскадре он остался единственным боеспособным подводным пловцом. Так что поднять БЛА может только он. А если сейчас признаться в контактах с арабами, в том, что согласился, хотя бы и для виду, на них работать, то такое начнется! Вот уж тут-то особисты с него с живого не слезут! И вместо работы по поднятию «Зимородка» будет он в семи экземплярах описывать обстановку номера Франчески и внешность полицейских, которые к нему заявились. А также прочие подробности вербовки. Нет, так не пойдет! В конце концов, кроме формальных правил, настоящий офицер должен еще и своим чувством долга руководствоваться! А это чувство ясно ему говорит: сейчас главное – это подъем БЛА. Ведь именно за него Морж и ребята погибли! Нельзя допустить, чтобы их жизни были отданы понапрасну.

«Мудришь, Серега, – неожиданно прозвучал в голове Полундры внутренний голос. Такой трезвый, рациональный, убедительный. Слышал его Полундра не в первый раз и прекрасно знал, что ничего, кроме гадостей, от этого советчика не услышит. Есть у любого, даже самого замечательного человека такой закуток в сознании, который, кроме личного блага, совершенно ничем не обеспокоен. – Мудришь, – продолжал голос, – ты со своим долгом и честью уже сколько лет в лейтенантах переходил? И еще столько же проходишь! На кой ляд тебе напрасно жизнью рисковать? Орден тебе за это дадут, что ли? Или повышение? Нет! Наоборот, если все вскроется, окажешься кругом виноват! Не мудри, делай как себе выгоднее!»

Полундра решительно встряхнул головой, отгоняя противные, склизкие мыслишки. И хватанул еще граммов тридцать спирта. Нет. Не такой он человек, чтобы о себе думать в то время, как врач его товарищей, погибших при исполнении своего долга, вскрывает. Если он займется БЛА, то утрет нос неведомому врагу. А если повезет, то и расквитаться по-настоящему шанс представится.

«Решено, – подумал Полундра. – О том, что было в гостинице, пока никому ни слова. Потом Сорокину доложу. А завтра – приложить все усилия, чтобы мне поручили заняться подъемом БЛА. Хотя особых усилий, наверное, и не понадобится. Больше-то все равно некому».

14