Один за другим

Только забываю, что нога эта — больная. Дверь прищемляет ступню, я взвываю от мучительной боли. Он в ужасе прикрывает рот рукой:

— Черт, Эрин, прости… прости, пожалуйста… Она в порядке! — ревет Дэнни в пространство за моей спиной: понимает, что после моего вопля народ в гостиной наверняка впал в ступор и вообразил худшее. — Эрин в порядке, просто ударила ногу!

— Я в порядке, — каркаю в подтверждение, смахивая непрошеные слезы боли.

Гости то ли поверили, то ли просто ничего не услышали за служебными дверями — никто сюда не бежит.

Так или иначе, стена между нами треснула — Дэнни открывает дверь шире и кивает на кровать.

— Входи. Присядь, разгрузи ногу.

Я покорно ковыляю внутрь и сажусь. Наступает долгая тишина.

— Ну? — не выдерживает Дэнни.

Вся его поза кричит о враждебности, но мне, по крайней мере, дают шанс объясниться.

— Ты прав, — признаю я. — Хоть я тебе и не врала, всей правды тоже не говорила.

— Я думал, мы друзья.

Злость, исказившая доброе лицо Дэнни, постепенно улетучивается. То, что приходит ей на смену, еще хуже — растерянность и душевная боль.

— Я думал… думал, мы заодно.

— Ну конечно, заодно! И друзья! — в отчаянии восклицаю я. — Это ничего не меняет. Все, что я тебе говорила — о себе, об уходе из университета, — все правда. Я лишь не объясняла почему.

— Ну так почему? — спрашивает Дэнни.

Скрестив руки на груди, он прислоняется спиной к небольшому комоду и всем своим видом демонстрирует, что помогать мне не намерен. Я сама вырыла себе яму, сама и должна оттуда выкарабкаться.

Я сглатываю комок в горле. С тех пор как миновали первые страшные дни — недели — после трагедии, я никому о ней не рассказывала. Дэнни же заслуживает правды.

— Мой папа действительно маркиз, — начинаю я. — Честное слово, Дэнни, это лишь звучит круто. Он не живет в замке. Моя семья не очень-то богата. Алекс учился в элитном пансионе, а я — в обычной школе, потому что родители не могли себе позволить платить за двоих. Я ничем не отличаюсь от тебя.

Во взгляде Дэнни читается: «Ну конечно, ничем не отличаешься!» И я морщусь — он прав. Дэнни вырос в бедном районе на окраине Портсмута, без братьев и сестер, сын матери-одиночки, которая едва сводила концы с концами. Он создал себя сам, без чьей-либо помощи. Даже с учетом истаявшего состояния Фицкларенсов наше с Дэнни детство отличалось, и сильно. Утверждать обратное было бы оскорблением.

— Ладно, извини… я неправильно выразилась. Я не то имела в виду. Просто хотела… пыталась объяснить…

Я умолкаю. Обхватываю голову руками. Он мне нужен! Дэнни — единственный мой друг; единственный, на кого я могу положиться. Неужели я разрушила нашу дружбу?

— Когда мне было девятнадцать, — начинаю вновь, на этот раз медленнее, — мы отправились втроем кататься на лыжах: я, мой парень Уилл и его лучший друг — мой брат Алекс. Катались в стороне от трассы, глупости хватало… Мы попали в…

Я сглатываю. Как объяснить весь ужас случившегося? Слов не хватит.

— Мы попали в лавину, — наконец выдавливаю я. — Сами ее спровоцировали, нечаянно. На нас были лавинные рюкзаки. Алекс не успел включить свой GPS. Надувная подушка Уилла сработала, но не спасла, он оказался слишком глубоко, а я не сумела быстро его откопать. Выжила одна я.

Мой голос обрывается. Не могу продолжать. Не могу описывать те жуткие часы в горах, когда я рыдала, раскапывая спрессованный снег онемелыми, кровоточащими руками, пыталась добраться до Уилла, застрявшего вниз головой под тоннами льда и снега. Я рыла что было мочи и плакала, использовала любые вещи из рюкзака: пропуск на подъемник, бутылку для воды — все, что могло служить импровизированным ледорубом, ведь мои лыжи и палки исчезли, их сорвало еще где-то у вершины склона.

Спасать Уилла было поздно. Я понимала это. Наверное, понимание пришло еще до того, как я начала копать. Один час сменялся другим, снег лежал в неподвижной тишине, и я постепенно нашла в себе силы принять неизбежное. Хотя продолжала рыть. Не только ради Уилла, но и для собственного спасения. В рюкзаке Уилла имелся маячок GPS. Я должна была его включить, иначе меня тоже ждала смерть.

В конечном итоге спасатели нас нашли. Точнее, нашли меня. Сама в состоянии гипотермии, я бережно обнимала мертвое тело Уилла. Алекса разыскали лишь весной.

— Я… я не могла вернуться, — заканчиваю тихо. — Понимаешь? Не могла вернуться к прежней жизни. Она утратила всякий смысл. Я поехала домой, похоронила Уилла и отправилась назад в горы: сначала — потому что умирала без Алекса, а позже — потому что…

Я умолкаю. Почему я осталась тут? Сама не знаю толком. Дома было невыносимо, меня душили жалость друзей и страшное, мучительное горе родителей. К тому же я воспринимала уход в горы как своего рода наказание: жить в окружении суровой, внушающей ужас красоты Альп, заставлять себя ежедневно смотреть на пики, которые убили Уилла и Алекса.

— Вот почему ты не катаешься за пределами трассы, — хрипло произносит Дэнни.

Теперь он смотрит на меня по-другому. Злость прошла. Осталось нечто вроде… жалости. Мне больно видеть на его лице такое выражение, и я отворачиваюсь, кивая.