Один за двоих (СИ)

Воздух вибрирует от огромного количества раскаленного металла. Из груди вырывается стон облегчения, когда группа достигает площадки перед огневой точкой, где орудиям нас не достать. Приказываю операторам переключаться на второй ДОТ, а близнецам заминировать дверь. Кидаемся мордой в грязь, взрыв разметает комья земли, клочки дерна и разорванный металл двери.

— Гранаты!

Выдираю чеку, выжидаю две секунды и бросаю в открывшийся проем, ребята повторяют за мной. Закидываем гранатами каземат и ждем. Страшный грохот, земля под ногами ходит ходуном, будто сам Сатана вознамерился выбраться из преисподней.

Врываюсь в очищенное помещение каземата. Бойцы деловито осматривают, есть ли кто живой и целы ли орудия.

— Йохан, Йорих, остаться здесь и вести огонь по второму ДОТу, Гера, за мной.

Под прикрытием своих мы пробираемся ко второй огневой точке, спина холодеет при мысли, что могут быть еще скрытые ДОТы и ДЗОТы. Разведка у нас не на высоте, скажем мягко.

И снова по воронкам от снарядов ползем вперед.

— Гера, дверь!

Бородач послушно прикрепляет к замаскированной под скалу бронированной двери кусок пластита. Прижимаю голову к камню, внушительный обломок стены попадает по шлему. В наушнике раздается голос Сергея:

— Как дела, Дан?

Едва открываю рот, раздается стрельба где-то неподалеку. Да что за черт! Сколько их тут?! Отправляю туда расчет, здесь им все равно делать нечего, а сам натягиваю респиратор.

— Гера, прикрой.

Бросаю в рваный зев ДОТа две газовые гранаты и прыгаю следом. Первый же попавшийся получает ногой в живот, сбивает второго. Открываю огонь, очередь косит противника, а те, кто успевает выскочить в проем, попадают в ласковые объятья Георгия. Наконец, все заканчивается. В наушнике что-то трещит, видно, помехи. Над полом, над телами врагов вьется пыль. Осматриваю каземат: артсистемы прошлого поколения, ящики боеприпасов к ним — весьма неплохо.

Выбираюсь наружу, голова будто разламывается на части — здорово меня оглушило.

— Гера!

Ноги едва не подкашиваются от увиденного — здоровяк Гера лежит опрокинутый навзничь, шлем пробит выстрелом в упор, над переносицей черное отверстие от пули, кровь двумя темными струйками растеклась по лицу, заполнила глазные впадины. Рядом валяется убитый враг. Но не это страшно — возле мертвецов стоит Шику, мой Шику… Я выдергиваю винтовку из так и не разжавшихся рук Геры. Мне не надо даже смотреть, я знаю, что у него просто-напросто заклинило патрон в стволе.

Яростно щелкаю микрофон шлема, пытаясь восстановить связь, и, наконец, сквозь немыслимые помехи ловлю нужный канал.

— Рядовой Хольд, доложите обстановку.

— Господин командир отделения, — раздается голос Йохана, — огонь по цели прекращен, занимаемся погрузкой снарядов.

Остается надеяться, что никто ЭТОГО не видел: артиллеристы расстреливали ДЗОТ, а близнецы таскали ящики с боеприпасами.

— Нар-одар! — Шику опускается на колени, прижимая к груди винтовку.

— Заткнись, бестолочь, — устало произношу я, — только попробуй проговориться, нас обоих разорвут на кусочки.

Шику судорожно сглатывает, на тонкой, как у гусенка, шее дергается кадык. Кивает, но в убийстве ничуть не раскаивается, его беспокоит лишь то, что он расстроил своего кумира.

Вызываю Сергея:

— Командир, — докладываю я, — приказ выполнен, огневые точки противника уничтожены.

— Потери?

— Один человек. Засада нарьягов, применили магию.

Молчание.

— Ты не ранен, Дан,… у тебя такой голос?

— Чуточку оглушен.

— Немедленно выводи своих, и присоединяйтесь к нам, тебе окажут помощь.

=== Глава 17 ===

Оглушило меня не чуток, только я в разгаре боя этого не заметил. Пока шел до наших позиций в рощице, в глазах начало темнеть, и я почти рухнул возле ног Сергея. Меня подхватили, сдернули шлем, липкий от крови, бережно потащили куда-то.

Помню, как болтало в командирской БМД, казалось, что каждый трак вдавливается не в лесную землю, а в мою несчастную башку. Но нет худа без добра, зато мне не пришлось объяснять про Геру, думал я, то и дело выныривая из глухого беспамятства.

Как прибыли в селение, помню смутно. Были какие-то голоса, целый гул, нет, девятый вал голосов и громкий женский плач (кто же может так обо мне плакать?), отвратная вонь нашатыря и качающееся небо.

Просыпаюсь в избе Веры, в углу, за ситцевой шторой. У моих ног сидит Таня, лицо бледное, с красными, как у кролика глазами. Что случилось? Кто-то умер? Так и спрашиваю, со стоном приподнимаясь на локте. Она подпрыгивает от моего голоса, глядит, как на ожившего покойника.

— Ой, мамочки! — восклицает, сложив ладошки на груди. — Очнулся, Господи, спасибо!

— Таня, ты чего такая… Ревешь что ли? Танюшка, не плачь! Не надо же…

Она не слушает мое бормотание, прижимается к груди:

— Все думали, ты умрешь! — навзрыд. — Дан, никто не надеялся… Я так боялаааааась…

— Не реви, — смущенно утешаю ее, — пулю для меня еще не отлили, чтоб убить имперского десантника, такой ерунды слишком мало.

Танюшка всхлипывает, но уже успокоенная, просто от избытка чувств. Я падаю на подушку, голова тяжелая, словно внутрь через воронку залили свинец.