Одиннадцать друзей Лафейсона (СИ)

Сонливость, потеря сознания и остановка дыхания в последующем меня не пугали. Так что мой выбор пал на неплохую дозу алкоголя и морфия. Морфий, как оказалось, довольно сложно найти, так что недолго думая я заменил его на героин. Признаться, по-первости даже было весело – ощущения совершенно новые, не похожие ни на что другое. Это нельзя сравнить с чем-либо, чтобы стало понятно, но потом я все же отключился. Следующее, что я помню, как лежу на больничной койке и меня выворачивает наизнанку чуть ли не в прямом смысле. Меня спасли. Снова. В госпитале меня продержали около двух недель, пока состояние не стало стабильным.

Дальше была наблюдательная палата. Кто не попадал в психиатрические больницы, тот понятия не имеет, каково это быть ее пациентом. В «Нормане» я пролежал около трех месяцев. Знаете, что будет с вами, если вы решите свести счеты с жизнью, но не получится и об этом кто-то узнает? Вас положат в комнату размером в десять квадратных метров, где на окнах будут решетки и никакой мебели, кроме кровати. Меня постоянно зачем-то привязывали, хотя я не выказывал совершенно никакой агрессии, более того – я даже забыл, что такое, когда испытываешь хоть что-то. Постоянные и долгие монологи психиатров утомляли, но помогали уснуть, антидепрессанты и прочая химия, что выдавали мне медсестры, на вкус были противней некуда и пользы никакой не приносили. Таким образом прошло около месяца безуспешного лечения, и мой отец решил, что он за зря выписывает баснословные чеки, следовательно произошло то, чего я ожидал – меня перевели в психиатрическую лечебницу для военных.

Видели фильмы ужасов про дурдомы? Так вот я лежал в одном из них. Теперь не было уединенной палаты с постоянным присмотром персонала, вместо этого появилась общая и здоровая комната, где находилось более 25 человек совершенно разных возрастов и с совершенно отличной и неподходящей друг другу травмой. Единственный, кого я очень хорошо помню, был Отис, во всяком случае он сам так себя называл, а еще… Еще он постоянно рыдал по ночам во сне. Причем не просто рыдал, а выл. На мои просьбы хоть что-то с этим сделать ответили полным игнором, а потом через пару недель в отместку за неуважительное поведение поставили «точный» диагноз, именующийся резистентной депрессией, словно я проторчал в больнице уже несколько лет и окончательно привык к препаратам. Знаете, чем лечат подобный вид расстройств? Один из самых неприятных и болезненных способов является электроконвульсивная терапия. Да, я не понаслышке знаком с током, так как его довольно долго и часто пропускали через мой мозг. Разряды в одну-две секунды приносили невероятнейшую боль, но я начал забывать. Жаль одно – забывал я не только то, что не хотел помнить.

Да, ЭКТ принесло свою пользу и меня довольно быстро выпустили на свободу, но тут скорее сыграло большую роль то, что моя мать прознала о моем местонахождении, и был невероятнейших скандал с угрозой развода, а так же отобрать «к херам половину собственности плюс нехилые алименты на Бальда», и мой отец, который считал военную службу и честь семьи превыше всего, отступил и оставил меня в покое, отдав круглую сумму денег за удаление информации о моем черном прошлом.

Мне стало легче, намного, но открытые душевные переживания перешли в скрытые и с каждым днем я забивал их все глубже и глубже в себя, а после все дошло до той стадии, что я прекратил осознавать свой недуг и бездумно вышел в социум настраивать новую жизнь. Получалось неплохо, я могу собой гордиться. Моим спасательным кругом реальности стала некто иная, как Джейн. Да. У нас не сложилось, да много чего произошло. Но я все равно нереально ей благодарен за то, что она была рядом, когда мне нужна была помощь. И я говорю не о тех травлях, что со мной проделывали, а об обычном человеческом тепле.

Так к чему же я это все? Ах да, Локи. Локи и чувство стыда. Когда он практически в первые недели работы с ним выпалил мне о том, что именно благодаря его помощи я еще жив, единственной адекватной реакцией было уничтожать и кричать во все горло: «Ты знаешь, что мне из-за тебя пришлось пережить?!». Я возненавидел своего шефа, несмотря на обоюдную симпатию, возникшую между нами, и в голове тут же созрел план. Мне хотелось, чтобы он почувствовал хотя бы часть той душевной разбитости, что жила во мне долгие годы. Маска отрешенности, которая шла мне лучше любой военной формы, тут же заняла свое законное место. Пара комплиментов, хороший отыгрыш под сывороткой правды, которая кстати не сработала, надавить на жалость и сказать люблю. Все, Лафейсон был моим. Теперь оставалось лишь ждать и терпеть позывы иной раз сорваться и закончить всю свою игру раньше, чем надо, но я сглупил.