Одиннадцать минут

Сегодня вечером она будет Любящей Матерью. Ральф Харт — один из миллионов отчаявшихся. Если она сыграет свою роль достойно, если сумеет не сбиться с того пути, который наметила для себя с самого начала работы в «Копакабане», все будет в порядке. Плохо только, что этот человек так близко: она чувствует его прикосновения — и ей это нравится; она вдыхает запах его одеколона — и ей это нравится. Она, оказывается, ждала его — а вот это ей уже совсем не нравится.

Минуло сорок пять минут, все правила были выполнены, и художник обратился к Милану: — Беру ее на всю ночь. Плачу как за троих клиентов.

Хозяин пожал плечами и снова подумал, что бразильская девица угодила все-таки в расставленные ей силки любви. А Мария удивилась — она не подозревала, что Ральф Харт так хорошо знает здешние обычаи.

— Мы пойдем ко мне.

Что ж, наверно, это будет лучше всего. Хоть и противоречит наставлениям Милана, в данном случае можно сделать исключение. Во-первых, она узнает, женат он или нет, а во-вторых — посмотрит, как живут знаменитые художники, а потом возьмет да и расскажет об этом в газете своего бразильского городка — пусть всем будет известно, что она в пору своего пребывания в Европе вращалась в элитарных кругах.

«Что за нелепые резоны!»

Через полчаса они приехали в городок Колиньи, находящийся в окрестностях Женевы, — церковь, булочная, муниципалитет, все как полагается. И никакая не квартира, а двухэтажный особняк. Первая оценка: у него, должно быть, и вправду —денег куры не клюют. Вторая оценка: будь он женат, не решился бы привезти ее к себе, постеснялся бы чужих глаз.

Вывод — он богат и холост.

Вошли в холл, откуда лестница вела на второй этаж, но подниматься не стали: Ральф двинулся дальше, в заднюю часть дома, где помещались две комнаты, выходящие в сад. В одной —обеденный стол, все стены увешаны картинами, в другой — диваны, кресла, книжные полки. Пепельницы, заполненные окурками, давным-давно немытые стаканы.

Могу кофе сварить.

Мария покачала головой. Нет, не можешь. И относиться по-особенному — тоже пока не можешь. Я борюсь с собственными, одолевающими меня демонами, я делаю все то, что строго-настрого запретила себе делать. Но ничего, ничего… Сегодня я исполню роль проститутки, или подружки, или Любящей Матери, хотя в душе чувствую себя Дочерью, которая так остро нуждается в ласке. А вот потом, когда все будет кончено, и кофе можно будет.

— Там, в глубине сада — моя студия, моя душа. А здесь, среди всех этих книг и картин, пребывает мой мозг. Здесь я размышляю.

Мария вспомнила свою женевскую квартирку. Там окна не выходят в сад. Там нет книг — разве что взятые в библиотеке: зачем тратить деньги на то, что можно получить даром? И картин тоже нет — стену украшает афиша Шанхайского цирка акробатов, представление которых она все мечтала увидеть.

Ральф предложил ей виски.

— Нет, спасибо.

Он налил себе и — не добавляя льда, не наливая содовой —выпил одним махом. Потом заговорил о чем-то интересном, и чем интересней было Марии, тем очевидней становилось —теперь, когда они остались наедине, художник боится того, что должно произойти. Хозяйкой положения опять стала она.

Ральф опять наполнил свой стакан и произнес, словно между прочим: — Ты мне нужна.

И замолчал. Замолчал надолго. Нет, она не заговорит первой. Посмотрим, что будет дальше.

— Ты мне нужна, Мария. От тебя исходит свет. Пусть пока ты считаешь, что не веришь мне, что я всего лишь пытаюсь соблазнить тебя, улестить сладкими речами. Не спрашивай меня: «Почему именно я? Что во мне особенного?» Да ничего, ничего такого, что я мог бы объяснить хотя бы самому себе. Но — ив этом-то заключается тайна жизни — я не в состоянии думать ни о чем другом.

— Я не собиралась тебя спрашивать об этом, —сказала Мария и сказала неправду.

— Если бы я искал объяснений, то сказал бы: стоящая передо мной женщина оказалась способна преодолеть страдание, переплавить его в нечто созидательное и светлое. Но этим всего не объяснить. А я? — продолжал он. — Я наделен творческим даром, я пишу картины, за которые чуть не дерутся музеи всего мира, я — баловень судьбы, я никогда в жизни не платил женщине, я здоров, недурен собой, у меня есть все, о чем может мечтать мужчина… И вот я говорю женщине, которую повстречал в кафе, с которой провел всего лишь несколько часов: «Ты мне нужна». Ты знаешь, что такое одиночество?

— Знаю.

— Это —другое. Ты не знаешь, что такое одиночество, когда весь мир — к твоим услугам, когда ты ежедневно получаешь приглашения на премьеру, на вернисаж, на прием. Когда телефон не умолкает — это звонят женщины, которые говорят, что без ума от твоих работ и мечтали бы поужинать с тобой, и женщины эти — красивы, образованны, умны. Но какая-то сила удерживает тебя, какой-то голос шепчет на ухо: «Не ходи! Ничего хорошего не будет. Опять целый вечер ты будешь пытаться произвести на них впечатление, будешь тратить свою энергию, доказывая себе самому, что способен покорить весь мир». И тогда я остаюсь дома, ухожу в мастерскую, ищу свет, который увидел в тебе, а увидеть его я могу, лишь когда работаю.