— Говорили только, что хотят усыновить нескольких детей и открыть собственное агентство. Насколько мне известно, никакого агентства они не открывали. Здание пустовало. Я лишь забирала адресованную им почту и отвозила к ним домой. Вот и все. Ко всему остальному я никакого отношения не имею.
— Миссис Клэффи, я просто обязана спросить: что значит «все остальное»?
Она задумчиво опустила голову. А может, молилась.
Короче говоря, она так долго молчала, что у меня дважды успела наступить овуляция, а потом Карен все-таки предложила мне войти.
В доме оказалась такса по кличке Марли. Кличку я узнала только потому, что хозяйка семнадцать раз проорала ей заткнуться. Но Марли и не думала сворачивать свой террор и лаяла на меня добрых три минуты, пока не решила, что я не представляю угрозы. После этого начались сплошные чесания живота и настоящий водопад игрушек. Марли сочла своим долгом показать мне все свои игрушки, причем за каждую мы боролись не на жизнь, а на смерть, пока очередная игрушка не надоедала таксе настолько, чтобы притащить новую.
Свалив пакеты на стойку в кухне, Карен запустила кофеварку, и от аромата я оказалась прямиком в самом счастливом своем месте под названием Кофеленд.
— Не так давно, — заговорила Карен достаточно громко, чтобы ее было слышно сквозь рычание Марли, с которой мы сражались за розовую одноухую мышь, — была небольшая шумиха. Заезжал один следователь. По его словам, он работал на адвоката, госзащитника. Ему требовалось все, что мне известно об агентстве. Я пыталась его убедить, что ничего не знаю. Аренда оформлена на мое имя, да, но с самим агентством я никак не связана.
Едва не потеряв руку, я уточнила:
— Он не объяснял, что за расследование велось?
Карен принялась разбирать пакеты.
— Арестовали какую-то женщину за похищение и убийство ее же ребенка. Но она божилась, что не убивала свою дочь. Сказала, что с ней связалась пара из агентства по усыновлению. А двадцать пять лет спустя останки ребенка нашли меньше чем в пятидесяти метрах от дома, где она тогда жила.
Я встала и пошла к Карен. Точнее поковыляла, потому что Марли резко воспылала симпатией к моим ботинкам. Неужели Фостеры удочерили девочку только для того, чтобы в итоге убить? Зачем им вообще такие хлопоты?
— По-вашему, Фостеры способны на такой отвратительный поступок?
— Само собой! — фыркнула хозяйка дома. — У этой женщины такая история… Не подкопаешься.
Я печально склонила голову и задумалась. Мне нужно поговорить с тем следователем.
— Миссис Клэффи…
— Просто Карен.
— Карен, следователь не оставил вам визитку или хотя бы номер телефона?
— Оставил визитку, но я ее выбросила. Мне очень жаль.
— Ничего страшного. Сама все разузнаю. Большое спасибо, Карен. — Я взяла ее за руку и сжала в ее кулаке собственную визитку. — На случай, если вспомните что-нибудь еще.
Визитку она взяла, но я была на девяносто процентов уверена, что Карен ее выбросит, как только я уйду.
Уже собравшись уходить, я подумала, что не помешает кое о чем предупредить эту женщину.
— Не хочу вас пугать, но, пожалуйста, ничего не говорите о нашей встрече Фостерам. Боюсь, вам могут грозить неприятности.
Карен стиснула зубы, и я ощутила, как в ней поднимается волна негодования и враждебности.
— Я с ними больше не вижусь. Перестала ходить в их церковь давным-давно.
— Не поделитесь, что произошло?
Она отвернулась. И я слишком хорошо знала, что это означает. Больше Карен не скажет ни слова.
— Нет.
Что ж, хотя бы честно.
— Как называлась церковь Фостеров?
— «Народ божественного пути».
— Нравится им слово «божественный», как я посмотрю.
— Они и себя такими считают. — Карен серьезно посмотрела мне в глаза. — Божественными людьми. Помазанниками божьими.
— Разве не все мы от бога? — отозвалась я с робкой улыбкой, почесала Марли по брюшку в последний раз и ушла.
С Куки я созвонилась раньше, чем добралась до Развалюхи.
— Куки, срочно выясни, как зовут женщину, которая сейчас под следствием по обвинению в убийстве ее же ребенка. Убийство совершено двадцать пять лет назад. Недавно нашли…
— Вероника Айзом.
Я застыла.
— Ничего себе скорость!
— Так ведь по всем новостям трубили.
Блин, давно пора начать смотреть вечерние новости.
— Спасибо, Кук. Можешь выяснить, где ее держат?
— Конечно, солнце. Дай мне пять минут.
— Даю.
Я залезла в Рахвалюху, но не завела ее, а стала ждать, когда о своем присутствии объявит звереныш на пассажирском сиденье.
Девочку я, конечно же, знала. Это была светловолосая голубоглазая красавица, которая утонула в девять лет. Сейчас она жила с бандой Рокета в заброшенной психлечебнице, поэтому виделись мы с ней нечасто. Друзей ей хватало, а вот времени на старую скучную меня — нет.
Слива, она же Сахарная Слива (так я окрестила ее из-за пижамы, которая была на ней), сидела и притворялась, будто ест из миски мороженое. Одну ложку она отправляла в рот, а вторую давала кукле. Естественно, лысой.