Одиннадцатая заповедь

Коннор пришел в Ленинский зал одним из последних. Он сел в конце зала, в рядах, отведенных для прессы, и постарался быть как можно незаметнее. Он не мог не вспомнить, как он в последний раз был в России на политическом собрании. Тогда он тоже пришел послушать кандидата-коммуниста, но это было в те дни, когда в бюллетене для голосования стояла только одна фамилия.

Коннор оглядел зал. Хотя до прибытия Жеримского оставалось еще пятнадцать минут, все места уже были заняты, и люди стояли в проходах. В передней части зала на сцене суетились шестерки кандидата, готовясь, чтобы все было в порядке, когда появится кандидат. Какой-то старик поставил на сцене огромное кресло.

Делегаты (если это были делегаты), в серой и однообразной одежде, выглядели осунувшимися. Они сидели молча, ожидая Жеримского.

Коннор наклонил голову и начал что-то писать в своем блокноте: у него не было желания разговаривать с журналисткой, сидевшей слева от него. Она уже сообщила журналисту, сидевшему от нее с другой стороны, что представляет газету «Истанбул Ньюз» — единственную газету на английском языке в Турции — и что ее редактор избрание Жеримского считает катастрофой. Недавно она сообщила своим читателям, что кандидат коммунистов вполне может победить. Если бы она спросила мнение Коннора, он с ней согласился бы. С каждым часом становилось все возможнее, что Коннору придется выполнить порученное ему задание.

Коннор снова огляделся вокруг. Можно ли убить человека в зале, в котором полным-полно людей? Можно, но без малейшего шанса улизнуть. Можно было также убить Жеримского в машине, хотя ее, конечно, хорошо охраняют. Ни один профессионал не рискнет использовать бомбу, которая часто убивает ни в чем не повинных людей, а объект покушения остается цел и невредим. Чтобы скрыться, нужно стрелять из хорошей винтовки на открытом пространстве. Ник Гутенбург уже заверил его, что изготовленную по индивидуальному заказу винтовку «Ремингтон-700» доставят в американское посольство задолго до того, как Коннор приедет в Москву — еще одно злоупотребление дипломатической почтой. Если Лоуренс отдаст приказ, Коннор сам должен будет выбрать время и место.

Теперь, когда он подробно изучил расписание выступлений Жеримского, он решил, что его наилучший шанс — в Северодвинске, где Жеримскому предстояло выступить на верфи за два дня до выборов. Коннор уже начал изучать конструкции различных кранов, которые имеются в русских доках; он хотел выяснить, можно ли в одном из них спрятаться.

Люди начали оборачиваться назад, и Коннор снова огляделся вокруг. Кучка людей в плохо сшитых костюмах, с выпуклостями под мышками, начала заполнять заднюю часть зала, осматривая помещение перед приходом своего лидера.

Коннор мог увидеть, что все их методы были примитивны и неэффективны, но, как сотрудники всех служб безопасности, они, наверное, надеялись, что их присутствие и численность заставит каждого злоумышленника трижды подумать, прежде чем что-нибудь предпринять. Он посмотрел на них — все три профессионала были на месте.

Неожиданно сзади раздались громкие аплодисменты и радостные выкрики. Когда Жеримский вошел в зал, члены партии встали, как один, приветствуя своего вождя. Даже журналисты поднялись, чтобы его рассмотреть. Идя по направлению к сцене, Жеримский то и дело останавливался, чтобы пожать протянутые к нему руки. Когда он наконец дошел до сцены, шум стал совершенно оглушительным.

Старик-председатель, терпеливо ожидавший в передней части зала, ввел Жеримского на сцену вверх по ступеням и провел к креслу. Как только Жеримский сел, старик медленно подошел к микрофону. Публика села и замолчала.

Председатель представил «следующего президента России»; тот был явно не Цицерон, и чем дольше он говорил, тем беспокойнее становилась аудитория. Приближенные Жеримского, стоявшие позади него, начали ерзать и раздражаться. Старик закончил свое выступление, охарактеризовав оратора как «естественного преемника Владимира Ильича Ленина». Он отступил в сторону, чтобы освободить место для своего лидера, который, судя по его виду, вовсе был не уверен, что уподобление его Ленину было самым подходящим сравнением.

Поднявшись со своего кресла в задней части сцены, Жеримский медленно вышел вперед; публика снова начала оживать. Жеримский поднял руки кверху, и присутствующие снова разразились приветственными криками.

Коннор не отрывал взгляда от Жеримского. Он внимательно изучал каждое его движение, каждую его позу, каждый жест. Как все энергичные люди, Жеримский ни на мгновение не оставался неподвижным.

Когда Жеримский почувствовал, что приветствия длились достаточно долго, он жестом дал понять публике, что она может сесть. Коннор отметил, что весь этот процесс — от начала до конца — занял чуть больше трех минут.

Когда все сели и наступила полная тишина, Жеримский начал говорить.