Одиночество

ЕКАТЕРИНА ТАУБЕР. ОДИНОЧЕСТВО (Берлин: Парабола, 1935)

Моему отцу

I

«Одиночество каждой души…»

Одиночество каждой души,
Кто охватит тебя и измерит?
День за днем, пролетая, спешит
В чем-нибудь навсегда разуверить.

И в нелепой дневной суете,

Где последние гибнут игрушки,
Только плач изменивших мечте,
Причитанье убогой старушки.

Долог день на холодной земле,

Страшен день, на безумье похожий,
Где же отдых блаженный в тепле,
Где же, ночь, твое тихое ложе?

«Все часы по-разному стучат…»

Все часы по-разному стучат;
Все миры по-разному кружатся.
Спит в любви неведомый разлад,
Чтоб влюбленным не соединяться;

Чтобы были мы отделены

Неприступной, страшною стеною
И, как узники, обречены:
Биться, биться в стенку головою.

И к другому узнику взывать

Задыхаясь, месяцы и годы,
Хоть пора смириться и понять:
Нерушимы каменные своды.

«От счастья стихов не пишут…»

От счастья стихов не пишут
И славы не ищут земной,
И сдавленной грудью не дышат
Предчувствием жизни иной.

Не плачут весной на рассвете,

Страстей покидая плен,
А спят, прикорнув, как дети,
У чьих-то спокойных колен.

«Глубокий обморок души…»

Глубокий обморок души:
Недели скуки, мертвой лени.
Подернут дымкой, мир лежит,
Бесшумные проходят тени.

И засыпаешь наяву,

На вялые роняя руки
Свою усталую главу.
Ни гнева, ни любви, ни муки.

И только иногда, во сне,

Мечта о небывалой жизни, —
О дальней, дальней стороне,
О незаслуженной отчизне.

«Лишь нежность, смешанная с болью…»

Лишь нежность, смешанная с болью,
С боязнью — это все пройдет,
Как тень телег по чернополью,
Как первых поцелуев мед —

Нам от рождения знакома,

До распыленья суждена;
В узор дорог, в убранство дома
Непоправимо вплетена.

И только там — за далью новой,

Где злой терновник не цветет,
Сотрется с радостного слова
Земной непрочности налет.

В поезде

Только дальние огни мерцают
У подножья посиневших гор,
И, меняясь, быстро исчезает
Их несложный, их живой узор.

Вот леса навек закрыли;

Вырван с корнем этой жизни хмель.
И стучится в ухо четкий молот,
Заглушая слабую свирель.

На коленях неподвижны пальцы.

Тряский поезд беспощадно скор.
Рядом — те же вечные скитальцы,
Тот же неутешный разговор, —

О путях неведомых и душных,

О колесах, уносящих в муть,
О колесах мерных и послушных,
Что тебя раздавят где-нибудь.

«В эти октябрьские, рыжие дни…»