Одиночество дипломата

Адъютант Буллит обрел в Жане де Латтре де Тассиньи родственную романтическую душу. Известный среди своих подчиненных как «король Жан», французский командующий имел богатую биографию. Кавалерийский офицер в годы Первой мировой войны де Латтр ходил в атаки с саблей деда, героя наполеоновских походов. В 1940 году дивизия под командованием де Латтра в числе немногих оказала немцам яростное сопротивление. Генерал был заключен в тюрьму правительством Виши за отказ от перемирия с немцами, но смог бежать к англичанам. «Только блестящая победа могла принести удовлетворение де Латтру, — отметил в мемуарах де Голль. — Горячий, подчас легко увлекающийся, насколько обидчивый, настолько и блестящий военный, он был напряжен до предела в своем желании ничего не упустить, и принимал все происходящее близко к сердцу. Его подчиненным часто доставалось от него, но злились они недолго, по достоинству оценивая своего командующего».

Союзников ждала отнюдь не «легкая прогулка» по Европе. Буллит написал брату: «Боши дерутся как тигры, и нам приходиться отбивать поле за полем — не думаю, что такая работа будет быстрой». Гитлер приказал оборонять Францию как территорию Германии. На западном фронте воевали полтора миллиона солдат вермахта. Фюрер верил, что «сбросив американцев в море», он помешает переизбранию Рузвельта, который «успешно завершит свою жизнь где-нибудь в тюрьме».

Скупой на похвалы Сталин в ответе на вопрос корреспондента «Правды» об открытии второго фронта сказал: «История войн не знает подобного предприятия по широте замысла, грандиозности масштабов и мастерству выполнения». В частном порядке вождь высказывался по-другому. Накануне высадки союзников во Франции Сталин принял Милована Джиласа, одного из руководителей югославской компартии. «Возможно, вы полагаете, что раз мы с англичанами союзники, то забыли, кто они на самом деле и кто такой Черчилль, — говорил Сталин Джиласу. — Черчилль — это субъект, который, если за ним не следить, сопрет копейку из вашего кармана. Да, копейку из вашего кармана! А Рузвельт? Рузвельт не таков. Он тянет руку лишь за монетами крупного достоинства…»

В октябре 1944 года бывший посол США в форме французского майора подошел к дверям американского дипломатического ведомства на Площади Согласия, чтобы открыть их вновь своей рукой. В письме Орвиллу Билл пошутил, что в Париже «получил столько поцелуев, что вряд ли уж когда-либо получу».

За месяц до этого журнал «Лайф» опубликовал военные заметки Буллита, побывавшего в освобожденном Риме перед самой высадкой во Франции. Статья называлась «Римский взгляд: Вечный город страшится войны между христианством и коммунизмом». Буллит достаточно убедительно показал политику Советского Союза по отношению к «освобождаемой» Восточной Европе. Самая сильная часть статьи относилась к трагедии Варшавы, где 1 августа поляки подняли восстание (московское радио призвало к восстанию, говоря, что Красная армия уже близко). Сталин же, увидев, что власть в городе достанется не коммунистам, а эмигрантскому правительству из Лондона, приказал своим войскам остановиться на подступах к Варшаве. Это дало возможность Гитлеру беспрепятственно расправиться с восставшими. В течение двух месяцев немцы сравнивали Варшаву с землей. Союзники пытались наладить снабжение поляков по воздуху, но Москва не дала разрешения на посадку на своих аэродромах. Американским и британским летчикам не хватало топлива, чтобы вернуться на базы. Летчики сбрасывали грузы над Варшавой и прыгали с парашютом.

Буллит написал, что Соединенные Штаты допустили трагическую ошибку, не добившись от Сталина письменных публичных обязательств «не использовать нашу помощь в его войне с целью создания тоталитарных европейских режимов». Публикация вызвала сильное раздражение не только в коридорах Белого дома. Газета «Правда»

25 сентября назвала статью Буллита «бредом сивой кобылы». Секретарь берлинского горкома и министр народного просвещения Йозеф Геббельс отметил, что буллитовская статья «оказалась подтверждением бесплодности американской войны и бессмысленности их победы».

В сентябре 1944 года Джордж Ф. Кеннан, открыто разделявший взгляды Буллита в отношении внешней политики Советского Союза, представил тридцатистраничный аналитический документ, который бесследно исчез в недрах госдепартамента. Кеннан отметил в мемуарах: «Когда я завершил работу, у меня сложилось впечатление, что я достиг технических и стилистических успехов в странном искусстве сочинительства для самого себя». Ирония Кеннана нашла свое кривое зеркало в одной из статей в послевоенной «Правде». Обратясь к наследию Салтыкова-Щедрина, партийный рупор сообщил следующее: «… гиена, приняв облик мистера Кэннона, отвратительно визжит и хохочет, приводя в ужас премудрых пескарей».