Одиночество дипломата

По традиции зимние месяцы эта пестрая компания художников и писателей проводила на французской Ривьере. В те времена мыс Антиб еще не был фешенебельным курортом, и сады из апельсиновых и лимонных деревьев, рощи кипарисов и ливанских кедров позволяли укрыться от треволнений мира. «Ранним утром взошедшее солнце опрокидывало в море далекие улицы Канн, розоватые и кремовые стены древних укреплений, лиловые вершины Альп, за которыми была Италия, и все это лежало на воде, дробясь и колеблясь, когда от покачивания водорослей близ отмели набегала рябь», — Фицджеральд передал атмосферу неги и безделья в первой главе новой книги, у которой еще не было названия. Местные рыбаки, с любопытством взиравшие на шумных американцев, уставивших зонтами пляж, считали их ненормальными: существовало поверье, что морские купания вредны для почек.

Буллит и Фицджеральд пробовали себя в качестве сценаристов для Голливуда, и каждый из них работал над большим романом. Фицджеральд мучительно создавал лучшее, по его собственному признанию, произведение — «Ночь нежна» — о жизни американской богемы во Франции. В 1926 году Билл издал свой единственный роман «Это не сделано» («It’s Not Done») с посвящением Луизе Брайант. В Филадельфии немедленно разразился скандал: городская элита узнавала себя в буллитовских сатирических персонажах. Вновь заговорили о том, что «блудный филадельфиец» близок к социалистам. В довершение всего в книге слишком откровенно говорилось о сексе, что в те времена еще не было принято. В итоге произведение выдержало двадцать четыре издания.

Весьма привлекательной для исследователей выглядит версия, что Билл Буллит во многом послужил прототипом главного героя романа «Ночь нежна»: «Он быстро завоевывал все сердца необычайной внимательностью, подкупающей любезностью обращения; причем делалось это так непосредственно и легко, что победа бывала одержана прежде, чем побежденные успевали в чем-либо разобраться. И тогда без предупреждения, не давая увянуть только что распустившемуся цветку дружбы, он широко распахивал перед ними ворота в свой занимательный мир. Покуда они безоговорочно соблюдали правила игры, он, казалось, только о том и думал, чтобы им было хорошо и приятно; но стоило им допустить хоть тень сомнения в незыблемости этих правил, он словно испарялся у них на глазах, не оставив и памяти о своих речах и поступках».

За Биллом и Скоттом стояли причудливые переплетения американской истории, чем оба гордились. Главный герой романа Фицджеральда «возвращал американцев самим себе, воскрешал в них черты, стертые многолетними компромиссами». Оба вели свою генеалогию из колониального Мэриленда и находились в отдаленном родстве по линии Скоттов. Один из пращуров Буллита, полковник Джошуа Фрай, близкий друг отца Томаса Джефферсона, возглавлял вооруженные силы Вирджинии и сложил голову в походе против французов. Командование над вирджинцами принял его заместитель, молодой офицер Джордж Вашингтон. Прапрадед Скотта Фицджеральда приходился братом создателю американского гимна Фрэнсису Скотту Ки, а его двоюродный дядя оказался зятем Мэри Серрат, повешенной за соучастие в покушении на президента Линкольна. Короткая, но выразительная американская история была чем-то вроде семейной саги для этих молодых людей.

Фицджеральдовский герой Дик Дайвер, выпускник Йеля, любитель Шуберта, ценитель французских вин, «зачинщик веселья для всех, хранитель бесценных сокровищ радости» и отставной дипломат Билл Буллит занимались психоанализом. Как в романе, так и в жизни у Буллита и самого Фицджеральда жены оказались подвержены странному психическому расстройству. Впрочем, поначалу многие поступки этих ярких, обладавших художественным даром женщин, объяснялись их экстравагантностью и чрезмерным пристрастием к алкоголю.

«Жизнь американца — пьеса, в которой не бывает второго акта», — произнес как-то Фицджеральд. Легенды о выходках знаменитых американских пар, о шумной и безалаберной богемной жизни, когда молодые люди, по словам Хемингуэя, «ныряли в представление о жизни, как о непрерывной фиесте», выплеснулись на страницы американских романов. Похмельной драмой реальной жизни остались разрушенные браки и судьбы.