Одиночество дипломата

В 1914 году модные московские архитекторы Адамович и Маят завершили строительство виллы в стиле «новый ампир», одновременно помпезной и изящной. Последний из построенных в дореволюционной Москве особняков «дворцового типа» поразил воображение московского света претенциозной роскошью внутренней отделки. Самым впечатляющим из интерьеров был Большой (бальный) зал — беломраморный, с наборным паркетом и прекрасными коринфскими колоннами, кажущийся еще просторнее из-за уходящего ввысь сводчатого потолка, откуда ниспадала огромная люстра из золота и хрусталя, как говорили, самая большая «домашняя» люстра во всей Москве.

Интерьер Спасо-Хауса

Посол Буллит (слева) и президент Рузвельт

Особняк, ставший в 1934 году резиденцией американского посла, имел дурную славу. Городские легенды утверждали, что в саду иногда появляется призрак старой графини, а первый хозяин виллы погиб весной 1918 года при таинственных обстоятельствах. По одному из слухов, Второва застрелил внебрачный сын из-за того, что отец-миллионер отказался оплатить его карточный долг. Похороны Второва, на которых рабочие несли за гробом венки с надписью «Величайшему организатору промышленности», были последним официальным собранием русских коммерсантов, разрешенным режимом большевиков.

История арбатского особняка вполне вписывалась в сюрреалистическую атмосферу сталинской Москвы, которую чувствовали иностранные дип ломаты: посетители немецкого посольства могли видеть след пули на кожаном кресле, в котором был убит граф Мирбах, руководитель расстрела царской семьи заведовал Политехническим музеем, а на главной площади страны в хрустальном саркофаге лежала подрумяненная мумия, над которой колдовала таинственная бригада профессоров.

Билл Буллит не боялся ни привидений в своей новой резиденции, ни подковерных «византийских» интриг. В Москве ему приходилось иметь дело с «призраками» иного характера. С января 1935 года в стране начало работать Особое совещание (ОСО) НКВД, обладавшее правом внесудебной расправы вплоть до высшей меры наказания. В ту зиму ОСО фабрикует дела московского и ленинградского «контрреволюционных» центров — прелюдию к процессам эпохи «большого террора». 9 июля 1935 года был принят закон, по которому побег советского гражданина за границу карался смертной казнью. За недоносительство об этом «тягчайшем преступлении» его семье полагалось тюремное заключение.

В телеграмме в Вашингтон, которую Буллит «забыл» зашифровать, он приводит отрывок из воспоминаний американского пастора Нила С. Брауна, посланника в царской России в 1850-х годах: «Одна из самых неприятных вещей, с которыми приходится сталкиваться — секретность, окружающая любую деятельность… Формальности окружают все на свете, ничего нельзя добиться, разве что после ужасающих проволочек. Самое первое впечатление американца — ошеломляющая власть полиции. Кажется, будто столица находится в осаде, и среди целого ряда ограничений, введенных с целью поддержания общественного порядка, самое сильное отвращение вызывает власть цензуры. В качестве доказательства степени, с которой она применяется, позволю себе заметить, что последнее послание президента Соединенных Штатов было квалифицировано как документ для русского читателя безопасный, но лишь частично, и потому опубликовано лишь после того, как его основательно порезал цензор».

Американцы дали резиденции посла имя Спасо-Хаус, соединив английское house (дом) с названием старинной белокаменной церкви Спаса на Песках, расположенной по соседству (эта церковь изображена на знаменитой картине В. Поленова «Московский дворик»).

Спасо-Хаус играл существенную роль не только в московской жизни, но и в российской истории двадцатого века. В великолепном белоколонном зале в разные годы проходили встречи высоких официальных гостей и опальных диссидентов, благотворительные вечера и концерты знаменитостей СССР и США. У истоков этой традиции стоял Уильям Буллит. Первым из памятных событий в Спасо-Хаусе стало концертное исполнение оперы Сергея Прокофьева «Любовь к трем апельсинам». За дирижерским пультом стоял сам композитор.