Одиночество дипломата

Настоящей находкой для американского дипломата оказался литовский посол Балтрушайтис, знакомый с российской действительностью не понаслышке. До революции Юргис Балтрушайтис учился в Московском университете, где сблизился с К. Д. Бальмонтом и В. Я. Брюсовым. Все трое основали издательство «Скорпион», в котором выходили журналы символистов «Весы» и «Северные цветы». Один из примечательных поэтов русского Серебряного века Балтрушайтис был скромным, старавшимся держаться в тени человеком, но чью дружбу ценили Чехов, Скрябин, Станиславский, Комиссаржевская, Мейерхольд. Переводчик, знавший множество языков, Балтрушайтис открыл русскому театру великих европейских драматургов Оскара Уайльда, Ибсена, Стриндберга, Метерлинка.

Юргис Казимирович всегда избегал политики, государственной службы — и долгие годы занимал тяготивший его высокий пост министра и посланника Литвы в большевистской России. Дипломат спас от красного террора, выдав литовские визы Андрею Белому, М. Цветаевой, Вл. Ходасевичу, Ф. Шаляпину, М. Шагалу и многим другим. Константину Бальмонту он не только помог выбраться из СССР, но даже выхлопотал для него пенсию в Америке за переводы Эдгара По. Когда арестовали Осипа Мандельштама в 1934 году, Балтрушайтис, по словам Надежды Мандельштам, метался на съезде советских писателей, «умоляя всех одного за другим спасти О. М., и заклинал сделать это памятью погибшего Гумилева». От него в ужасе шарахались.

Прибалт стал досадным бельмом на глазу кремлевских вождей, но для Буллита литовский посланник был окном в советский мир. В донесениях в Вашингтон Билл ссылался на мнение Балтрушайтиса: «Наши отношения весьма дружественные, и он никогда не испытывал сомнений поделиться со мной всем тем, о чем наслышан». В мае 1935 года государственный секретарь Корделл Халл переправил Рузвельту аналитические материалы Буллита о терроре, начавшемся после убийства Кирова: «Мистер Буллит особенно настаивает, чтобы его материалы оставались в секрете, дабы не подвергать опасности литовского посла в Москве как источника информации».

Весной 1939 года, за год с небольшим до присоединения Литвы к Советскому Союзу, Юргис Балтрушайтис вышел на пенсию, но согласился на место советника литовского посольства во Франции. Этим, вероятнее всего, он уберег себя от гибели в сталинской тюрьме, однако последние свои дни был вынужден коротать в оккупированном нацистами Париже.

Как вспоминал младший брат дипломата Орвилл, посол неоднократно высказывал президенту свои опасения, что их переписку могут читать советская и немецкая разведки. Чутье не подводило его, но Буллит даже не догадывался, что «крот» находился в самом посольстве США, а его разоблачение произойдет в Лондоне уже в годы Второй мировой войны.

Иностранный отдел (ИНО) НКВД регулярно клал на стол Сталину перехваченные письма Буллита в госдепартамент. Вождь не ошибся, когда в интервью У. Дюранти сказал об американском после как о «человеке прямом», который «говорит то, что думает». Буллит, в отличие от многих заезжих западных либералов, не заглотил крючок кремлевской пропаганды. Напротив, избавившийся от собственных иллюзий посол докладывал в Вашингтон: «Сталинская сельскохозяйственная политика, повлекшая нечеловеческие страдания, одержала верх. Голод, расстрелы и ссылки сломили крестьянство. Таков вышел урожай». Перефразируя известное высказывание Авраама Линкольна о демократии «правительство народа, из народа и для народа», Уильям Буллит называл советский строй «правительством народа, под диктатором и для бюрократов».

1 апреля 1934 года Политбюро приняло отдельное постановление: «Отклонить условия кредитов, изложенные в проекте письма госдепартамента и разъясненные Буллитом». Советское правительство требовало для себя крупных долгосрочных кредитов под низкий процент, причем «сумма кредитов должна превышать в 2 раза сумму американских претензий». Когда 8 апреля Литвинов встретился с послом Буллитом и спросил его об отношении госдепартамента к советским предложениям, посол ответил: госдеп категорически возражает и «в столь сильных выражениях, что он даже не решается передать его мнение…» Из наркомата иностранных дел ушла шифровка в посольство СССР в Вашингтоне: «Инстанция (этим словом обозначали Сталина — Л. С.) ликвидировала вопрос о кредитных переговорах».

С точки зрения известного историка Э. Беннетта, Советский Союз с самого начала не имел намерения платить российские долги без дополнительных уступок. СССР не выплачивал долги Временного правительства бывшим союзникам, Англии и Франции, и не желал создавать прецедент. Интересно, что в 1932 году американский «Нэшнл Сити Банк» выступил с частной инициативой урегулирования старых долгов. Сталин, ознакомившись с телеграммой из советского торгпредства, сделал пометку: «Послать подальше».