Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

В современном мире истина выходит за пределы нашего личного опыта. Человек знает не только то, что случилось дома, но и на расстоянии миллионов световых лет. Эти истины встречаются и, возможно, дают «взрыв». А может, и не встречаются вместе, есть между ними стена.

Взглянем на литературу как на наиболее чуткий аппарат воспроизведения и отражения душевной жизни человека. Оказывается, задолго до нынешних открытий литература стала отражать литературный взрыв – смятение человека, его удивление перед парадоксальным характером истины и действительности.

«Нос» Гоголя, его загадка не разгадана до конца и сейчас. Художественные средства Гоголя много впереди своего времени. Юмор своеобразный, трагический. Коллежский асессор Ковалев в сложном, почти парадоксальном мире Петербурга, теряет контакт не только с окружающими, но и с самим собой. Человеческое «я» Ковалева раздвоилось. Произошло то, что называется «вычитанием». Из коллежского асессора, такого, каким он себя знал на Кавказе, действительность «вычла» того Ковалева, которым он стал в Петербурге, и остатка не получилось.

Гоголь искал новые методы художественного познания для отражения и постижения мира… Отражал новые отношения человека и действительности. Вернадский говорит: главный постулат науки – аксиома реальности мира. Но далеко не все художники принимают реальность за аксиому…

Наивным людям кажется, что гротескный юмор разрушает реальность. Нет. Это у Гоголя способ проникновения в сложность взаимоотношений «элементарного человека» с усложненной действительностью столицы. «Элементарный человек» «Носа» – это бездуховный человек. Трагедия духовной элементарности – вот этическая и философская сущность «Петербургских повестей».

Достоевский, близкий Гоголю, отрицал духовную элементарность в человеке. По Д., человек – это духовная бесконечность… Только раз Д. пытался изобразить конечного и элементарного человека – Смердякова, но и то он элементарным не получился…

Если бы марсианин прочел Достоевского и Гоголя, то он бы думал, что их разделяют не два десятилетия, а два века. Человек Г. предельно элементарен, человек Д. – сложен. Но оба преследовали одну цель – отрицание элементарного человека.

Одна из самых больших трудностей, с которой встречается писатель, – это точное воспроизведение времени своего героя. Иногда жизнь человека приходится сжимать до рассказа. Показать жизнь гения – значит показать, как он тратил время. ЖЗЛ для читателя – это учебник жизни.

Чех Земан («Познание и информация»)[196] говорит, что количество информации влияет на течение времени. Чем больше информации, тем меньше времени.

8.1.68. Дружу с Гором, но, кажется, разозлил его. Как-то взял менторский тон. Это вроде бы его обидело. Нужно исправлять.

31.1.68. Вчера в Книжной лавке Гор познакомил меня с болтливеньким, маленьким старичком. Худой, костлявый, немодный.

– Это Леонид Ильич (?) Борисов[197], – сказал Гор. – А это Ласкин С. Б. – писатель и врач-сердечник.

– Вы тот сердечник, который приедет, когда я буду умирать? – спросил Борисов.

Я вздрогнул. И подумал – завтра дежурство. А вдруг – правда?

Потом Борисов все время мелькал по лавке и говорил афоризмами.

– Статья обо мне. Хвалят. И кто, вы думаете? Друзин[198]. А он когда-то мою книжку «Волшебник из Гель-Гью» назвал антисоветской[199]. Как не посадили? А теперь хвалит – очищается.

21.7.68. На днях был у Гора. Милый старик, несколько боязливый. Говорили о Зощенко. Он считает, что это самый крупный писатель. Бабель принял революцию и утверждал элементарность нового типа, а Зощенко все это отрицал начисто.

Он сказал:

– Сталин знал, кого ему взять в жертву. Умный был все же…

29.7.68. Никаких новостей, кроме инфаркта у Гора. Добрый, мудрый и до наивности неприспособленный к жизни человек. Вся его дача оккупирована бабками и детьми. Они и втянули его в жуткую историю с Рябушкиным[200], директором Дома творчества писателей, родственником жены, заставили хлопотать, убедили в его честности. Гор приходил к Гранину[201], Ходзе[202] – и только плакал.

21.9.68. Читаю мало. Книга Гора о Панкове. Умная, тонкая. Что такое примитивист? Как-то очень доказательно передает с помощью записей характер и первобытность Панкова. Фольклор – будто бы просто, но требует углубленного понимания. Нелегко понять вещь, где личность создателя соединена с мышлением и видением предшествующих поколений. Не подозревая об этом, Панков так передает чувство прекрасного, как это было бы понятно его дедам…

…Леонид Борисов – сухонький, маленький (хотя, возможно, такой как я), седой, вихрастый старичок, пожевывая губами как-то странно:

– М-да, м-да, молодой человек, м-да…

Вбежал к Гору, который надписывал мне книгу. Обнял, поцеловал.

– Нет, это не поцелуй Иуды, – сказал он. Потом увидел, что Гор подписывает книгу по диагонали, с угла, крикнул:

– А мне по горизонтали! По горизонтали! Так пишут только: «Отказать».

На следующий день в книжной лавке: