Одиночество Мередит

— Ну, может, не обязательно рассказывать мне все? Только то, о чем стоило бы поговорить?

— Может быть…

Я почувствовала комок в горле. Сделала глоток чая, и мне стало больно. Не знаю, это ли вызвало слезы, но они покатились у меня по щекам.

— Мередит…

От его мягкого голоса я расплакалась еще сильнее.

— Прости, я веду себя глупо.

— Не извиняйся, хорошо? Пей чай.

Он достал из кармана чистый платок и положил его передо мной. Никогда еще не встречала мужчину, который бы носил в кармане джинсов настоящий дорогой носовой платок.

— Какую картинку ты на этой неделе собираешь?

— Вокзал Антверпен-Центральный.

— Ух ты, сложно. Слушай… А что ты делаешь, если не можешь найти какой-то фрагмент? Кусочек заката, например. Разносишь все в пух и прах?

— Нет, конечно. Никогда. Я… делаю перерыв. Поливаю цветы. Читаю. Звоню Сэди. Пеку.

— А потом находишь нужную деталь?

— Ну да. В конце концов нахожу. Или перехожу к другой части картинки.

— Этим мы и занимаемся, Мередит.

— Пытаемся собрать меня по кусочкам?

Том улыбнулся:

— Мы не торопимся. Пробуем разные вещи. Никуда не спешим.

— Удачная аналогия.

— Спасибо. Ты же понимаешь, о чем я, да? Дружба требует времени. Все требует времени.

— Я вчера виделась с сестрой. Она ко мне заезжала.

— Ого. И как все прошло?

— Я все еще пытаюсь это переварить, Том. Не знаю, что я должна чувствовать.

— Еще бы.

— Ее муж меня изнасиловал.

Я произнесла эти слова и тут же усомнилась, что действительно их сказала. Может, я сказала что-нибудь другое? Например: «Хочешь сырную булочку? Извини, что соврала тебе. Вчера я пекла. Вообще-то, я занималась этим ночью. К четырем утра я испекла семьдесят две сырные булочки, потому что не могла заснуть. И если бы я осталась в постели с мыслями о своей жизни хоть на секунду дольше, я бы, наверное, взяла на кухне самый острый нож и перерезала себе вены».

Но, похоже, я все-таки сказала то, что сказала, потому что Том посмотрел на меня так, словно у меня выросло две головы или что-то в этом роде.

— Муж твоей сестры?

Я кивнула:

— На кухне в доме матери. Они с Фионой сидели в гостиной. Фиона тогда мне не поверила, хотя теперь говорит, что верит. С матерью я с того дня не виделась.

Том побледнел:

— Мередит… Господи. Очень сочувствую, что с тобой такое произошло. Какой…

— Кошмар.

— Ну… да, кошмар. То есть… Я даже не могу подобрать слов. Прости, я… Я не был готов к такому.

— Я тоже не была готова.

— Как ты думаешь, что теперь будет между тобой и твоей сестрой?

— Понятия не имею.

— А чего ты хочешь?

— Понятия не имею, — повторила я, чувствуя себя беспомощной. — Она ушла от него. Хочет все исправить.

Вчера вечером Фи прислала мне сообщение: «Я с тобой. Всегда и везде, как только я тебе понадоблюсь. Разреши помочь тебе, Мер».

Вот чего я ждала от тебя тогда, подумала я. Но, перебрав в уме множество разных ответов, просто написала: «Мне нужно время».

Она сразу откликнулась: «Конечно. Люблю тебя».

Ты не имеешь права так говорить, подумала я, швырнув телефон в ящик тумбочки. Схватила ближайшую книгу — Сэди принесла что-то про эмоциональную детоксикацию — и четыре раза прочитала один и тот же абзац, прежде чем снова открыла ящик.

«Я тоже тебя люблю», — написала я, потому что это была правда, несмотря ни на что.

— Хорошо, что ты пришел, — сказала я Тому. — Думаю, сегодня мне было бы очень тяжело оставаться одной.

Он посмотрел на меня своим заботливым взглядом, дающим уверенность, что никаких неприятных сюрпризов не последует.

— Давай просто посидим здесь и ничего не будем делать? — попросила я.

Он потянулся за пультом.

— Именно так мы и поступим.

2015

В тот вечер я, как всегда, пошла от мамы пешком. От двери до двери это заняло двадцать семь минут. Фиона и Лукас одновременно сели в свою машину. Я видела, как сестра помахала мне рукой, когда они проезжали мимо, мои же руки оставались в карманах куртки, крепко сжатыми в кулаки.

Я смотрела вслед, пока машина не свернула в сторону их нового дома с двумя спальнями на окраине города. Я пыталась представить себе, о чем они говорят. Возможно, сравнивают наш чоу мейн навынос и жареный рис с тем, что обычно заказывают сами. Или смеются, вспоминая мамину попытку сыграть «Оду к радости»: как она всматривается ввалившимися глазами в пожелтевший песенник, прикусывая верхними зубами уголок нижней губы, а ее худые пальцы тянутся к клавишам. Ну, или размышляют, почему Мередит не замужем, почему не может просто расслабиться и выпить, почему у нее такие проблемы с общением.

Они давным-давно перестали предлагать меня подвезти, потому что я всегда отказывалась. Мне нравилось ходить пешком. Минут через десять я окончательно скинула маску притворства и послушания, думая о том, с каким облегчением буду орать в подушку, когда вернусь домой.

— Мередит! — Тишину разрезал громкий голос.

Я остановилась.