Одиночество Мередит

Прищурившись, я посмотрела в глазок. Том стоял вплотную к двери, отчего голова его казалась огромной, непропорциональной. Отстранившись, я сделала глубокий вдох. Я так и не выяснила, двусторонний у меня глазок или нет. Мне и в лучшие времена было неприятно, когда за мной наблюдают, а уж сейчас я точно не горела желанием, чтобы Том видел меня такой — в грязной пижаме, с нечищеными зубами и спутанными волосами.

— Мередит? Пожалуйста, просто дай знать, что с тобой все в порядке. Я же волнуюсь.

Я открыла рот, экспериментируя со звуком. Что бы я ни пыталась сказать, выходило карканье. Я откашлялась и с трудом сглотнула.

Постучала в дверь со своей стороны.

— Мередит, слава богу! Ты в порядке?

Я постучала снова.

— Хорошо, хорошо, я тебя понял. Господи. С тобой точно все нормально? Стукни один раз, если «да», и два раза, если «нет».

Тук.

— Понял. Это хорошо. Ты сегодня ела?

Я вспомнила о миске мюсли в раковине. Сейчас там уже все размокло.

Тук.

— Лекарства принимала?

Тук-тук.

— А вчера?

Тук.

— Хорошо, хорошо. Ты сможешь открыть дверь?

Тук-тук.

— Ладно. Все нормально, Мередит.

Я прислонилась головой к двери и задумалась, поймет ли он, что троекратный стук означает «мне очень жаль».

— Слушай, у меня идея. Я собираюсь пойти выпить кофе, размять ноги. Может, ты пока примешь лекарство и выпьешь стакан воды?

Тук.

— А потом поболтаем? Как думаешь, ты сможешь? Ну, или болтать буду я, а ты слушать? Ты же знаешь, мне нравится звук собственного голоса.

Неожиданно для себя я улыбнулась. Тук.

Пока Тома не было, я проглотила таблетку, выпила стакан воды и снова села на пол рядом с дверью. Из-за того что ему пришлось покупать кофе навынос, я чувствовала себя виноватой, поэтому завернула в фольгу пару бисквитов с бурбоном. Передам их через почтовый ящик, когда он вернется.

— Мередит? Ты здесь?

На этот раз никаких громких ударов, просто вежливый стук.

У меня прорезался голос, хотя все еще хрипловатый:

— Привет, Том. Я здесь.

— Отлично. Очень рад тебя слышать.

— Тут есть кое-что для тебя. — Я открыла почтовый ящик и просунула в него печенье.

Том рассмеялся:

— Здорово. Спасибо, Мередит. Я буду сидеть прямо тут, у тебя на пороге, и макать печенье в кофе.

— Только смотри, чтобы оно не упало.

Он снова засмеялся:

— Постараюсь.

Я повернулась и прижалась спиной к двери. Вероятно, я сидела так же близко к Тому, как обычно на диване. Может быть, даже ближе. Просто в этот раз нас разделяла дверь.

— Прости, Том. Я должна была сварить тебе кофе, а ты — выпить его у меня на кухне. Но мне сейчас как-то не до гостей.

— Я все понимаю, Мередит. У меня тоже бывают такие дни.

— Правда?

— Конечно. Они у всех бывают, разве нет?

Я задумалась. Не уверена, что у всех бывают дни, когда ты способен разговаривать со своими друзьями только через закрытую дверь, когда просовываешь завернутое в фольгу печенье в почтовый ящик вместо того, чтобы подать его на красивой тарелке. И я точно не верю, что все время от времени умолкают на целую неделю и с трудом передвигаются по дому старческой походкой. Но я ценю его попытки помочь мне почувствовать себя чуть менее чокнутой.

— Чем ты занимался, Том?

Мне не хотелось говорить о себе; мне хотелось, чтобы он сказал что-то, что помогло бы мне спастись из этого коридора, из этого дома, из собственной головы.

В детстве, когда мысли не давали мне заснуть, я просила Фиону рассказать какую-нибудь историю. Сказки нам обеим были неинтересны, поэтому она рассказывала о ребятах из нашей школы — о тех, кто играл на детской площадке, у кого в ланч-боксах всегда было что-нибудь вкусное и чьи мамаши состояли в родительском комитете.

Возможно, ее истории были не совсем правдивы, но меня это не волновало. Их было достаточно, чтобы перенести меня в совсем другой мир.

— Ну, я много работал. Но ты не захочешь слушать об офисных интригах и проблемах айтишников. А, вот кое-что классное. Помнишь воскресный вечер, когда был потрясающий закат?

Я молчала. Не могла заставить себя сказать ему, что не помню тот потрясающий закат и вообще какой бы то ни было закат, потому что уже несколько дней почти не смотрела в окно.

— Я возвращался из спортзала по мосту, даже остановился на полпути. Увидел огромную красную полосу во все небо. Сразу вспомнил стихотворение Уильяма Стэнли Брейтуэйта «Из красного заката». Знаешь его?

— Нет, — призналась я.

— Я тебе пришлю. А вообще, закат даже не главное. Я прошел мимо одной пары — им лет по семьдесят, может, даже больше, — они держались за руки и просто смотрели, как садится солнце. Это был… я не знаю… такой момент. Я об этой паре всю неделю думал. И понял, как сильно этого хочу. Хочу в семьдесят лет стоять на мосту и смотреть, как садится солнце, держа за руку любимого человека. Того, с кем можно наслаждаться такими вещами.

Я закрыла глаза. Теперь я тоже стояла на мосту, тепло укутанная. Увидела пожилую пару и их переплетенные пальцы. Почувствовала исходящую от них любовь.

— Ну, я думаю, тебе пора себя показать. Когда ты в последний раз ходил на свидание?