Одиночество Мередит

Я еще не знала, кто такая Вайнона Райдер, и потребовалось гораздо больше времени, прежде чем мои волосы стали напоминать хотя бы подобие симпатичного каре. Ободок, который я надела в школу на следующий день, ничем не помог. Моя новая прическа стала предметом обсуждений. На переменах и во время обеда Фиона постоянно была рядом, готовая наброситься на любого, кто посмеет надо мной подшутить. Никто не рискнул. Мальчишки хихикали. Девчонки таращились издалека и с опаской, будто я была каким-то диким животным.

Пока я думала о себе девятилетней и о своей смелости, я разделила длинные волосы на две части и перекинула каждую через плечо на грудь. Взяла ножницы. Они холодили мне ладони, и в голове вспыхнуло другое воспоминание, гораздо более свежее: кровь и вода смешиваются у моих ног и утекают в сливное отверстие, образуя воронку, тело сползает вниз по скользкой двери душевой кабинки. Когда я пришла в себя, по коже бежали мурашки, руки и ноги болели, а в маленьком прямоугольнике послеполуденного солнечного света, лившегося сквозь окно ванной, блестело лезвие.

День 1294

Суббота, 2 февраля 2019

Сегодня ко мне придет Селеста: мы спонтанно договорились вчера вечером, и я так нервничаю, что ни минуты не могу усидеть на месте. Отменить снова нашу встречу невозможно, иначе я буду выглядеть ненадежным человеком, с которым нельзя иметь дело. Если мама чему-то меня и научила, так это тому, что чужое мнение важнее всего. Я хожу по дому, осматриваю каждый уголок и каждую щель, пытаясь увидеть все ее глазами, заметить то, что сразу даст понять: здесь живет женщина, которая вообще никуда не выходит.

Может быть, именно сегодня я расскажу ей правду.

Она появилась в условленное время, и я распахнула дверь с непринужденной улыбкой. Точнее, я надеюсь, что это была непринужденная улыбка, а не напряженная гримаса на лице человека, который чередует ненужную уборку, глубокое дыхание и маниакальное поедание изюма в попытках успокоить свой разум.

Выяснилось, что можно было не стараться. Вместо нее я увидела букет цветов — прекрасные крупные свежие бутоны в оранжевых, желтых и розовых тонах — и тут уже сама не смогла не улыбнуться совершенно искренне.

— Привет. — Она открыла лицо. Очень милое, в обрамлении гладкого каре, с веснушками на носу и расщелинкой между передними зубами.

— Привет. — Я взяла протянутые мне цветы. — Селеста, спасибо огромное. Очень красивые!

— Я так рада наконец тебя увидеть, — сказала она.

— А я очень рада увидеть тебя.

И это была абсолютная правда, что меня даже немного удивило.

Я поставила цветы в вазу, извлеченную из пыльных глубин кухонного шкафа, и это было непривычно, потому что со времен Гэвина цветов мне никто не дарил. Я не торопилась, наслаждаясь ощущением бархатных лепестков на пальцах. Пока Селеста переключилась на Фреда, я глубоко вдохнула сладкий терпкий запах, с которым не сравнится даже самая дорогая ароматическая свеча. Цветы отправились на почетное место — на подоконник в гостиной, а в это время Селеста провела рукой по корешкам стоящих на полках книг: «Неужели ты все это прочла?»

Я быстренько показала ей дом, и, судя по ее восхищенным возгласам, ей все понравилось. Фред сопровождал нас повсюду. Особенно ее впечатлили винтажные постеры с видами Капри и Сицилии, висящие на верхнем этаже у лестницы. Оказывается, ее дядя — итальянец.

— Правда? Здорово. — Я представила себе, как в детстве маленькая Селеста скачет по мощеным улочкам под палящим летним солнцем.

— Но он всю жизнь живет в Пейсли, — добавила она, будто читая мои мысли. — У него закусочная в центре города.

Мы расхохотались.

— А я пытаюсь учить итальянский, — призналась я.

— Ого, Мередит, ты такая продвинутая!

Вернувшись на кухню, я заварила чай и нарезала ореховый торт, пока Селеста рассматривала лежащий на столе пазл из тысячи фрагментов — картину Сальвадора Дали «Христос Святого Иоанна Креста». Я надеялась закончить его вчера вечером, но сеанс с Дианой так вымотал меня, что после ужина я заснула на диване. Проснулась в полночь, потная и растерянная, с затекшей шеей. Снова заснуть не смогла, поэтому испекла торт.

— Потрясающе. — Селеста все еще разглядывала пазл.

— Мне осталось доделать кусочек неба. А ты видела саму картину? Она здесь, в Глазго.

— Правда?

— Да. Хранится в Келвингроуве с 1952 года. Я, когда ее увидела, была абсолютно потрясена. Такая тоска накрыла.

Селеста сделала глоток чая.

— Стыдно признаться, но я со школы не была в Келвингроуве. Я вообще не особо разбираюсь в искусстве. Не то что ты.

Я отмахнулась от ее комплимента, но почувствовала, как вспыхнули щеки.

— А может, сходим как-нибудь вместе? Устроишь мне экскурсию.

Вот он — шанс сказать правду. Я смотрела на свои руки, в окно, на незаконченный пазл. Куда угодно, только не в ее нетерпеливые глаза. Как глупо демонстрировать картонную версию великого произведения (с огромной зияющей дырой под левой подмышкой Иисуса Христа), когда оригинал находится менее чем в трех милях от твоего дома.

— Я редко куда-нибудь выбираюсь. — Это все, что мне удалось промямлить.