Одиночество Мередит

— Может быть. Но я хочу попробовать.

Я до боли прижала палец к комочку на полу.

— Попробуй.

— Я знаю, тебе досталось больше всех. Прекрасно знаю. Но она срывала злость и на мне.

— На что же она так злилась? Что стала матерью? Что была одинока? Или что не умела выбирать мужчин?

— Вряд ли у нее самой было счастливое детство.

— Не придумывай ей оправданий.

— Я не придумываю, — быстро ответила сестра. — Просто пытаюсь во всем разобраться.

— Я давным-давно с этим завязала.

— Да, тут ты меня опередила.

— У тебя тоже получится. Если захочешь.

— Может… у нас обеих получится?

— Ты сама сказала, что я тебя опередила.

— Да, правда. Послушай, Мередит…

Я замерла, ощущая, как между нами натянулась струна многолетнего отчуждения.

— Я верю тебе. Насчет Лукаса. Я верю тебе. Прости, что не сказала этого раньше.

Теперь в ее голосе слышалось отчаяние.

— Почему сейчас? Спустя столько времени? Что изменилось?

По ее щекам покатились крупные слезы. Я подавила инстинктивное желание ее успокоить и молча ждала продолжения.

— Я наконец-то увидела его таким, какой он есть, Мер, — прошептала она.

Я понимала, она что-то скрывает и могла бы сказать мне гораздо больше. Но мне не хотелось ничего знать. Пока не хотелось.

— Мередит, прости меня. Пожалуйста, дай мне шанс все исправить.

Я ничего не чувствовала, как будто за последний час исчерпала весь запас эмоций. В животе заурчало — похоже, я проголодалась.

— Мне нужно готовить обед, — повторила я. — Думаю, тебе лучше уйти.

Но после того, как за ней закрылась дверь, я не стала готовить обед. Я долго сидела на кухонном полу. Наконец набрала горячую ванну, зажгла свечи с ароматом лаванды и лежала в воде, пока меня не пробрала дрожь. А потом дала волю слезам и громко зарыдала — о двух маленьких девочках, о времени, которого им уже никогда не вернуть, и об их матери, которая хотела умереть.

2015

Я мыла бокалы, когда в кухню зашел Лукас. Он прислонился к стойке, отхлебнул пива из бутылки и оглядел меня с головы до ног в своей обычной манере.

— А знаешь что, Мередит? У нас ведь никогда не было возможности узнать друг друга по-настоящему.

Возможностей было предостаточно. Рождество, дни рождения, воскресные ужины. Чтобы хоть немного узнать человека, не нужно прилагать особых усилий. Для начала достаточно задать какой-нибудь вопрос. Как прошла неделя, Мередит? Как твои дела? Смотрела недавно какие-нибудь интересные фильмы?

— Что ты хочешь узнать? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал легко и непринужденно, как у Фионы.

Я снова сосредоточилась на маминых бокалах. На ободке одного из них остался след темной помады, и я осторожно стерла его большим пальцем.

Лукас придвинулся ближе.

— У тебя пена на локте, — лениво произнес он.

Я нервно хихикнула.

— Дай-ка я.

Прежде чем я успела что-то предпринять, он стал вытирать мою руку кухонным полотенцем. Мне было неприятно настолько, что я почти ощутила физическую боль, хотя он едва касался меня и все это длилось считаные секунды.

— Не делай так, пожалуйста, — тихо сказала я.

Он рассмеялся, поднял руки, и полотенце выскользнуло из его пальцев. Он явно издевался надо мной.

— Это что, самое интимное, что с тобой в последнее время случалось? Что у тебя с мужиками? Чем ты их так отпугиваешь?

— Оставь меня в покое, Лукас.

Он не отставал.

— Фиона говорит, ты не была на свидании с тех пор, как… Как его звали? Гэри?

Я не смотрела на него, пытаясь сосредоточиться на бокалах, но знала, что он улыбается — точнее, ухмыляется. Эта ухмылка сквозила в его голосе.

— Гэвин. И вообще-то, я была на свидании.

Месяц назад я ужинала с Тоби, дизайнером с работы. Так, ничего особенного, но я рассказала об этом маме и Фионе, зная, что им это понравится. Вести пустые разговоры за пиццей и дешевым красным вином они считали более подходящим занятием для пятничного вечера, чем сидеть в одиночестве и смотреть документалки о преступлениях, что-то чертить, рисовать или вязать (хотя я даже связала сиреневый свитер, чтобы подарить своей коллеге Луизе, которая была беременна и ждала девочку).

— Значит, твоя сестра врунья?

— Нет, — быстро сказала я.

Он придвинулся еще ближе, и я отчетливо почувствовала сладковатый запах пива у него изо рта. Стараясь не поддаться инстинктивному желанию отпрянуть, я застыла, словно приклеенная к полу. Смотрела в раковину и пыталась разглядеть фигуры в пене на поверхности воды, как в детстве — когда рассматривала облака и угадывала в их очертаниях то крючковатый нос старика, то землянику, то кита. А если везло, даже сердце.

В воде я никаких фигур не увидела, но этот отвлекающий маневр помог чуть замедлить оцепенение, охватывающее тело. Возникнув в животе, оно поползло вверх, заполняя легкие, и резко остановилось в горле — твердое, увесистое и неподвижное, как железный дверной засов.