– И Чикуэ Золонговну тоже заодно решили посетить? – лукаво улыбнулась Марго. – Она тут вроде местной достопримечательности. Все на неё желают поглазеть…
– А что? Нельзя? – нахально спросил Андрей.
– Она не обезьянка какая-нибудь, – решительно сказала Марго. – Чего на неё просто так смотреть? Но вы-то, Андрюша, уверена, по особому случаю пришли. Угадала? Когда мы на кухне у вас сидели – помните? ах, да! как же не помнить? – я рассказывала, как мы к Чикуэ Золонговне ездили. Она сообщила: вы тот, кто нам нужен. Значит, и вы тут не случайно появились. Ничего в этой жизни случайного, Андрюша, не бывает…
Андрей подумал: если Марго тут, то рядом непременно должен быть и Сергей Васильевич. Эта парочка, похоже, друг без друга жить уже не может. И, словно догадавшись о его мыслях, Марго подтвердила:
– Кстати, Уфименко пошёл в магазин за водкой. Чикуэ Золонговна сказала: чэктэрить надо в пещере, задабривать каких-то духов – может, они сжалятся над нами и откроют
Дачи, как услышала последнее слово Марго, так сразу изменилась в лице: глаза округлились, морщинки на лбу от удивления собрались в гармошку. Она шмыгнула носом и тихо, ни к кому не обращаясь, сказала:
– Тот
Но Марго пренебрежительно глянула на Дачи, засмеялась и театрально всплеснула руками:
– Ах, уж эти табу! Чикуэ Золонговна то же самое сказала. А ещё она сказала: шаман сам придёт. Только духам почэктэрить всё равно надо. Так положено. Кстати, вон и Чикуэ Золонговна из дома вышла…
Андрей обернулся. На крылечке стояла маленькая сгорбленная старушка в длинном до пят халате, расшитом ярким витиеватым орнаментом. Подслеповато щурясь, она козырьком приставила ладонь ко лбу и, оглядев Андрея с ног до головы, совсем тихо сказала:
– Вот ты и пришёл…
14
Он упорно карабкался по шероховатому уступу скалы, боясь сорваться с камней вниз. Цеплялся за короткие, но толстые ветки каких-то колючих растений, покрытые шипами – они вонзались в ладони, но он терпел эти занозы: отпустишь руку – полетишь вниз, туда, где гудит водоворотами река Саян-бирани, злобно наскакивает на скалу, пытаясь подгрызть её, будто сам свирепый змей Сахари Дябдан разевает ненасытную пасть. Вода в Саян-бирани мутная, темная и тускло блестит аспидной чешуёй, то и дело вскипая бурунами. Вдоль берегов – завалы из гниющих деревьев, вырванных Саян-Бирани с комлем; могучие корни, отполированные водой до костяного блеска, распластались хищными осьминогами.
Кажется, в такой реке ничего живого быть не может. От тяжелого сырого запаха тины и тухлых яиц кружилась голова, к горлу подступала тошнота, и Андрей с трудом удерживал позывы рвоты. Он не заметил, как из бурунов вдруг выплеснулись две нгова51
– на их прекрасных лицах мерцали зеленые глаза, но тела их были ужасны: длинное змеиное туловище, короткие толстые лапы, кожа как у лягушек, а стоило нгове открыть рот, как из него показывались изогнутые клыки. За плечами чудищ вяло болтались мокрые вороньи крылья.Нговы, держась друг дружки, выплыли к большому валуну, вскарабкались на него и, растопырившись по-собачьи, встряхнулись – брызги серыми фонтанчиками разлетелись в разные стороны. Сирены, нахохлившись, расправили намоченные крылья и выставили их для просушки на резком, холодном ветре.
Одна из этих красоток подняла голову и увидела ползущего по скале Андрея. Она заурчала и радостно подпихнула лапой подругу:
– Мясо!
– Где?
– Вон, рядом, – нгова ткнула лапой в сторону человека.
Андрей, не подозревавший, что представляет для кого-то интерес как кусок мяса, пока что был озабочен одним: как перехватить рукой ветку покрепче – та, за которую он держался, угрожающе треснула и могла в любую секунду обломиться, а до соседней, более толстой ветки, ещё надо было дотянуться.
Нгова, первой заметившая человека, подпрыгнув, поднялась на крыло. За ней тяжело взлетела и её спутница. Они старались не выдать своего присутствия, и потому летели молча, но сырые крылья, мощно рассекая воздух, свистели на ветру. Звенели металлические подвески, постукивали друг о друга человечьи черепа, свисавшие с нговьих поясов. Этот шум заставил Андрея обернуться.
Обнаружив направляющихся к нему крылатых дев-чудовищ, он весь похолодел, сердце будто сорвалось и упало куда-то вниз, пульсирующей болью отдавая в пятки. В этот момент ветка, за которую он держался, всё-таки обломилась, и Андрей остался висеть на одной руке.
Нговы заверещали и ещё усиленнее замахали крыльями. Андрей, обмерев, не мог оторвать взгляда от впереди летящей сирены: она словно гипнотизировала его, притягивая, как магнитом, малахитовой зеленью расширившихся глаз. Черные зрачки казались бездонными и холодными, и в них скрывалась сама смерть.