Одиночество шамана

– Вот я и говорю: в сказках всё хорошо кончается, а в жизни так не получается, – кивнула Дашка. – Помнишь, подруга, молодые были, песню распевали «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…»? Старики на нас глядели, да только головами качали: глупые, дескать, пороха не выдумываете – чьи-то чужие слова повторяете, а их смысла не понимаете.

– Ага, – поддержала её Дачи. – Передовыми хотели стать. А того не понимали, что сама наша жизнь и есть самое настоящее чудо.

Слушая её, Дашка насыпала в трубочку табака из кисета, зажгла спичку и закурила. Потянуло лёгким приятным ароматом. Видно, бабулька каких-то особенных травок в табак добавляла.

– Своё курево, – сообщила она Андрею. – Лист дуба, березы сушим, мох в табак добавляем… Мне ещё в детстве бабушка трубку-носогрейку подарила. Привыкла к ней.

– Твоя бабушка, помню, как задымит трубочкой, значит, готова истории нам, ребятишкам, рассказывать, особенно мы про баян-маму и дебой-маму любили слушать, – напомнила Дачи. – Баян-мама – значит, богатая. Дебой-мама – бедная старуха. Однажды дебой-мама повесила свои единственные пэру – штаны сушить. Мимо ворона пролетала, схватила их и унесла за реку. Бедная старуха кинулась за птицей, да как ей через Амур переплыть? Тут видит: стоит на том берегу человек, говорит: «Плыви сюда! Отдам твои штаны!» Да как переплыть-то? Лодки у дебой-мамы нет.

– Ага, шибко бедная была, – кивнула Дашка. – Бабушка изображала дебой-маму маленькой, худенькой, и того человека из-за реки жестами обрисовывала: шея длинная, голова маленькая, руки как крылья. Словом, ворона то была. И говорит этот человек: «Вот щепочка! На ней приплывёшь ко мне…» Старуха удивилась, а щепочка пристала к ногам старухи и лодкой обернулась. Привезла её лодка на тот берег. Видит дебой-мама: две лестницы – одна золотая, другая серебряная. «По какой из них хочешь лезть за пэру?» – спрашивает мужчина. Старуха подумала: «Ой! Не привыкла я к золоту да серебру, мне бы по земляной лестнице привычнее подниматься…» Только так подумала, как ноги её сами собой по золотой лестнице взбежали. «Ну, иди в золтой дворец теперь», – говорит мужчина.

– Ну, ей-то непривычно в золотых дворцах бывать, она и подумала: «Нет! Лучше в хижину какую-нибудь, так мне привычнее…», – подхватила с улыбкой Дачи. – И оказалась, конечно, в золотом дворце. А там слуги ей предлагают трубку покурить, на выбор – золотую или серебряную. А она уперлась: деревянную, говорит, дайте мне!

– Как у меня, – Дашка повертела свою носогрейку, черную от времени и копоти. – Такие трубочки самые лучшие, мне тоже не надо ни золотой, ни серебряной. Однако дебой-мама трубочку выкурила, получила свои пэру, да ещё мужчина-ворона протянул ей узелок мусора в подарок: «Раз ты к хорошему не привыкла, так хоть мусор возьми. Только до самого дома его не развязывай. А как домой придешь, не забудь горшок на печь поставить…» Она так и сделала. В горшке всякая вкусная еда тут же наварилась, а мусор превратился в золото. Хорошо зажила дебой-мама. А баян-маме завидно стало. Она спросила: «Да как же ты разбогатела?» Дебой-мама правду рассказала.

– Ну, повесила свои пэру баян-мама на забор, ворона их схватила, унесла, – со смехом продолжила рассказ подруги Дашка. – И всё было так, как бедная старуха рассказывала. Только баян-мама сразу захотела по золотой лестнице попасть в золотой дворец, там золотую трубку схватила, с жадностью закурила, да губы обожгла: золото-то нагревается, не то, что дерево! Вытерпела, однако. Подарка ждет. Мужчина вынес ей узелок, наказывает: «До самого дома его не развязывай!». Но не утерпела баян-мама, присела на коряжину по пути, развязала, а оттуда как полезут змеи!

– Всякие! И большие, и маленькие, ползут, извиваются, шипят, – всплеснула руками Дачи. – Да такие злые! Напали на богатую старуху, искусали её. От того она и померла. Жадная была.

Эта легенда напомнила Андрею русские народные сказки – в них богатые тоже высмеивались, бедняки становились счастливыми. Сказка – ложь, да в ней урок, добрым молодцам намёк. Что за чудо, эти были и небылицы! В них с незапамятных времён обитает душа народа, освещаемая неярким переменчивым пламенем древних светильников, – она поёт, смеётся, что-то тихо шепчет, окликает, лукаво подмигивает и грустно вздыхает; кому, как не ей, знать: люди слушать слушают, и всё понимают, но тьма низких истин и возвышенность высоких слов, трогая их сердца, не всегда принимаются на веру – каждый проходит свой путь ошибок, тревог и заблуждений. Это одинокое путешествие и есть жизнь, которая порой сама становится сказкой, легендой или былью, в ней – опыт и наука, как прожить одну-единственную свою жизнь достойно; идущие вослед, смеясь и плача, однако, знают, что такое хорошо и что такое плохо, и умнее, и лучше, и образованнее, но мало что принимают на веру, потому что до сути вещей желают дойти не чужим умом. И стоит ли их в том винить?